Евгения Прокопович - Вершина мира. Книга первая

— Когда он должен выйти из наркоза? — почти шепотом спросила я.

— Да вот с минуты на минуту, — так же тихо ответила подруга.

Шло время, а Влад все так же неподвижно лежал, находясь под воздействием наркотического сна. Наташка начала немного нервничать, поминутно глядя то на часы, то на приборы.

— Наташа, какой у него был наркоз? — задумчиво спросила я.

— Средней тяжести, но массовая кровопотеря…

— Давай рассуждать здраво, — я покусала губу, — если наркоз был средним, значит, он должен был выйти еще полчаса назад.

Вытащив из Наташкиного кармана фонарик, посветила Владу в глаза. Зрачки сужены и почти не реагируют. Уговаривая себя не волноваться, взялась за иглу. Кожные рефлексы… реакция на боль… Черт!

— Наташ, кажись, у нас двойка по Глазго.

— Бог с тобой, — замахала она руками, — никаких показаний на "кому" у него нет.

Наташка оттеснила меня от кровати и принялась проделывать те же действия, что и я.

— Похоже, ты права, — согласилась она, в ее голосе звучала обида.

— Здравствуйте, девушки, — в палату быстрым шагом вошел Геннадий Васильевич, — ну как чувствует себя наш пациент?

— Замечательно — кома у нас, — хмуро ответила я.

— Ну, не стоит бросаться в крайности, — профессор похлопал меня по руке. — Если больной не пришел в себя, когда ему назначено доктором, оно еще ни о чем не говорит. Операция была тяжелая, наркоз тоже испытание для организма не из легких. Давайте понаблюдаем сутки, а уж тогда и будем выводы делать.

— А может, его попробовать вывести?

— Рано еще, Наталья Станиславовна. Он балансирует между двойкой и единицей. Если через сутки статус не изменится, вот тогда и будем решать. Меня больше волнует, что ноги не отвечают. Аня, вы хотели что-то спросить?

— Да, я хотела бы попросить, можно ли мне его перевести к себе?

— Можно, — после недолгих раздумий, согласился главный, — отчего ж нельзя. Но пусть стабилизируется. И если завтра не будет температуры, то можете его забрать. Я думаю, нет принципиальной разницы, где ему лежать, ведь у вас в вашем кабинете имеется нужная аппаратура. Да и дома, как говорится, стены помогают.

Забрать Влада я смогла только спустя три дня. У парня поднялась температура. Эти трое суток я не отходила от его кровати. Меня сняли с дежурств и почти со всех операций. А когда стало можно, мы с папой перевезли Влада домой.

Швы заживали хорошо, и кома стала тянуть на единицу, уверенно приближаясь к сопору, более походившему на глубокий сон, и я приняла решение снять парня с искусственного дыхания. Оставалось ждать.

Все предыдущие переживания из-за истории с матерью отошли на задний план и теперь казались чем-то мелким и незначительным. Да какая разница, что он обо мне подумает, когда все узнает!? Главное, чтоб подумал! Жизнь сузилась до размеров кабинета, где на столе лежало беспомощное тело человека враз ставшего самым главным. Вершиной и центром вселенной. Все, что есть — время, внимание, жизнь — принадлежало только ему и никому больше.

Не подпуская никого, я была и врачом, и сиделкой. Два раза в сутки обтереть влажными салфетками, сменить простыни, протереть спиртом катетеры, покормить и разговаривать. Постоянно разговаривать, свято веря, что слышит и рано или поздно откроет глаза.

Геннадий Васильевич прислал своего ученика — Мишеля Карта, который специализировался на невропатологии, Мишель приходил каждый день, проверяя, насколько изменяется картина с позвоночником. Прогноз он давал утешительный, очевидно забывая, что я сама врач. Я же вижу, что чувствительность ног не восстанавливается, зачем врать?

Состояние улучшалось медленно, но видя стабильный прогресс, я расслабилась и перебралась спать в свою комнату. И смогла оставлять парня на Нику, когда нужно было отлучаться.

На шестой день случился криз. У Влада опять подскочила температура, а перевезти его в госпиталь не было никакой возможности, слишком опасно. Теперь я сидела с ним безотрывно. Температура держалась почти четверо суток. Ко мне на помощь пришла Наташка, но, даже зная, что он в хороших руках я все равно оставалась рядом. Я ругала себя за сумасбродство, ну почему меня никто не отговорил, когда взбрела в голову мысль перевезти парня домой? Я злилась на медицину, шагнувшую в заоблачные выси, но оставшуюся едва ли не на первобытном уровне. Врачи всех времен и народов любят повторять, пока что мы не Боги! И на черта такая медицина?

Я сидела возле Влада и, держа его руку, прижималась к ней щекой, не обращая внимания на слезы, ползущие по щекам.

— Ань, ну чего ты раскисла, сидишь как на похоронах, смотри, он живой и дышит сам, — в кабинет бесшумно вошла Наташка — Успокойся сейчас же! Ты же профессионал и должна понимать, слезами здесь не поможешь.

— Нат, это же я во всем виновата, — всхлипнула я.

— Так, — протянула подруга, — теперь мы еще занимаемся душевным садомазохизмом! Если ты сейчас же не прекратишь, я тебе вколю успокоительное, и ты проспишь как минимум сутки.

— Ты чего, — захлопала я глазами, — а кто же за ним смотреть будет?

— Я посмотрю, — проворчал вошедший папа.

— Ну, конечно! — саркастически отозвалась я, мигом успокаиваясь. — Какая из вас сиделка, мой генерал!? Вы же не знаете, что через час парня нужно обтереть, вколоть жаропонижающее, поменять белье, сменить капельницы и проверить катетеры, обработать их… Вы сумеете поменять белье, генерал, ничего при этом не нарушив?

— Издеваешься, да? — смущенно хмыкнул он, более в сиделки не набиваясь, но все же заметил, — Аня, тебе надо отдохнуть, ты давно смотрела в зеркало? У тебя на лице только глаза остались. И вообще, девушки, что у вас с аппаратурой, лампочка какая-то синяя горит, ее раньше не было.

— Синий цвет лампочки на этом детекторе говорит о том, что температура упала почти до нормы, когда будет норма, он загорится зеленым, — машинально проговорила я, — Постой, лампочка, говоришь синяя? — я подскочила и заглянула на монитор.

— Вот и ладненько, — обрадовалась Наташка, — у него упала температура, надеюсь, криз прошел. Вот видишь, до чего доводят растрепанные нервы? Ты становишься невнимательной!

— Вот, елки-палки, — выругался папа, извлекая из кармана противно пищащий пейджер, — девушки, придется вас покинуть, срочно вызывают на работу.

— Я вас провожу, — сказала Наташка поднимаясь.

Вернувшаяся в кабинет, подруга обняла меня за плечи, проговорила:

— Дмитрий Петрович ушел, просил присмотреть за тобой, беспокоится очень, говорит, что никогда тебя такой не видел.

— А со мной раньше никогда такого не было, — резонно заметила я. — Просто он всегда мог управлять ситуацией, а сейчас сделать ничего не в состоянии, поэтому и чувствует себя не в своей тарелке.