Марина Ефиминюк - Магические узы

− Ты аггел, − с мучением пробормотала я, подозревая, что после моих слов Ратмир меня возненавидит.

− Да, проклятье! — в его голосе просквозило едва сдерживаемое раздражение. − Мой дед был чистокровным аггелом! Ты только сейчас это заметила?

− Господи, как я… − горло перехватило, − тебя приведу к родителям?

Вопрос оказался даже для меня новостью. Стало понятно, что, если я что-то и пытаюсь выразить, то слова определенно подбираю неправильные, а потуги выглядят в сложившейся ситуации откровенно бледновато. Ратмир замер, меняясь в лице, словно на него со всего маху, не щадя, выплеснули ведро ледяной воды.

− Ясно, − сухо отозвался он.

Усевшись на постели, мужчина поднял с пола штаны и, поднимаясь, ловко натянул их. Небрежно он подхватил футболку и с нарочитой ленцой направился к выходу.

− Впервые слышу подобный бред, − резко произнес несостоявшийся любовник, не скрывая досады.

Я только хлопнула глазами и беззвучно открыла рот, проследив, как Ратмир сердито громыхнул защелкой и распахнул дверь, впуская в комнату поток ночной свежести и стрекот сверчков, и растерянно спросила:

− Ты куда?

− Спать, − пожал Ветров плечами, бросив в мою сторону снисходительный взгляд. − Я, знаешь ли, не готов знакомиться с родителями девушки, чтобы расслабиться с ней на часок.

− Расслабиться? − тупо повторила я, пробуя на вкус отвратительное слово, отдающее го-речью.

− Спокойной ночи, − процедил он и бесшумно затворил за собой дверь, оставив меня один на один с горьким чувством неудовлетворенности.

Тело ныло от желания. Проклятье, как же мне хотелось быть совращенной пару раз под-ряд и прямо сейчас в томлении отдыхать на смятых простынях, прижимаясь к обнаженному горячему Ратмиру!

Похоже, меня едва не соблазнили по старой проверенной схеме.

'Жила-была девочка Веда, и однажды на Рождество мама Ярослава решила нарядить ее ангелом. Матушка сама сшила пышное платье из старой тюли, а потом без зазрения совести хвасталась перед родственниками сноровкой в рукоделии. История, наверняка, стала бы самой банальной, простым воспоминанием из моего безоблачного детства, если бы неожиданно мама Ярослава не обнаружила, что у всех ангелов (увы и ах) имеются крылья, белые, маленькие, что ни на есть настоящие. Отчего-то крылья из лебяжьих перьев на проволочном каркасе, прода-вавшиеся в лавке праздничных нарядов, матушке никак не приглянулись, и она купила кулон с заклинанием черной магии, обеспечивающим сто процентное вырастание крыльев из лопаток у людей и фейри любого возраста. (Господи, удивляюсь, как жене стража порядка из-под полы в магической лавке продали запрещенное колдовство, когда каждая собака в округе прекрасно знала, кем именно работал мой отец?!)

Замечательные крылья выросли быстро, всего за пару минут, и такой боли в последую-щие двенадцать лет жизни мне больше не доведется испытать. Вообще. Матушка, конечно, испугалась страшно, стянула кулон, надеясь исправить фатальную ошибку быстро и без шума, потому как я орала раненным вепрем. Ангельские крылышки опадали долго и мучительно, усе-яв весь дом мелким белым пухом и оставив мне на память два тонких белых шрама на спине.

Гораздо позже, уже повзрослев, Богдан, мой старший брат, справедливо заметил, что ему повезло меньше, ведь меня, по крайней мере, никто не видел. Маленького сынишку в тот праздник матушка нарядила зайчиком, и превратившиеся из крошечных ушей полупрозрачные лопухи напугали директора нашего лицея до сердечного приступа, а одноклассников развесе-лили до икоты. Надо сказать, что по сей день, Богдан страдает легкой лопоухостью…'

Из выпускного сочинения Веды Истоминой на тему 'Самые яркие воспоминания из моего детства'. Оценка − три бала. За недопустимый сарказм в отношении семейных ценностей.

Очень надеюсь, что этой ночью Ветров, как и я, не сомкнул глаз и не сумел расслабиться даже в объятиях сна. Я таращилась в потолочные балки, следя за кружившимся 'ловцом снов', и, на чем свет стоит, ругала собственную нерешительность. Какая глупость и самонадеянность, право слово, думать, что Ратмир воспринимал меня иначе, нежели как случайную знакомую. 'Расслабиться' − от этого выражения становилось тошно. Если Ветров и хотел меня обидеть, то у него отлично получилось! Никогда в жизни меня не оскорбляли жестче, но и ни разу меня не тянуло к мужчине, подобному ему. Мы жили в параллельных мирах, вращались по различным орбитам. И это еще вопрос − подходит ли он мне? Возможно, я недостаточно хороша для него?

Окончательно растоптав свое самолюбие бессмысленным самоедством, с гудящей от бессонницы головой и горящими, будто в них сыпанули песку, глазами я сползла с кровати и открыла ставенку. В холодную комнату ворвались ослепительные лучи солнца, раскрасившие каменный пол желтыми квадратами.

Кое-как умывшись, я приоткрыла дверь. Утро уже вступило в свои права. Заливались песнями ранние птахи, по двору сновали постояльцы, подъезжали автокары, и очухавшаяся от ночи суета охватывала подворье, больше походившее на старинный замок. На пороге лежала стопка выстиранной и уже выглаженной одежды, а наверху кто-то услужливо оставил аккурат-но сложенный газетный листок. На странице чернел огромный заголовок: 'Убийство в спаль-ном районе', и мой взгляд наткнулся на изображение знакомого лица родственницы ювелира. Из живота подняла горячая волна, и поперек горла встал комок.

− Проклятье! − вырвалось помимо моей воли.

Дрожащими руками я быстро схватила газетный листок и с остервенением свернула в трубочку, без прочтения прекрасно помня каждое слово гадостной заметки. Господи, что поду-мают мои родители, когда увидят новость?! С каким лицом я появлюсь на пороге родного дома перед отцом − стражем в отставке?!

Голову резануло болью.

Быстро натянув порты и футболку, пахнущие лавандой от специального состава для стирки, босая я бросилась в соседний номер, но в нерешительности помедлила, уже занеся ку-лак, чтобы постучаться.

− Заходи! − раздался глухой голос Стрижа, на секунду опередив стук.

Повернув ручку, я отворила чуть скрипнувшую дверь и осторожно заглянула внутрь, ни капли не готовая встретиться с Ветровым старшим. В комнате царили полумрак и особенный специфический запах болезни, как в городской лечебнице, куда в отрочестве меня с воспалением легких заперли на целую седмицу мучиться от скуки и горьких порошков. Стриж в окружении многочисленных вышитых подушек полулежал на каменном ложе со смятыми перемазанными бурыми пятнами простынями. Тихо бормотал морок видения, то и дело сбиваясь помехами.

− Да, не бойся! Его нет, − вместо приветствия объявил парень, едва повернув ко мне го-лову. Выглядел Стриж паршиво, несмотря на смуглость, бледным, с черными кругами под гла-зами, ставшими даже не желтыми, а болезненно оранжевыми. Грудь туго стягивали повязки, и на белых тканевых полосках уже проявлялись свежие пятна крови.