Наталия Ипатова - Король-Беда и Красная Ведьма

— А, Кариатиди! Так бы сразу и сказали, я в темноте вас не признал. Привет. Рад вас видеть. Король, правда, дрыхнет без задних ног. Но все равно проходите. Может, рад будет. Погодите, гляну, один ли. Все в порядке, пускайте королеву. А сами присаживайтесь, покалякаем. Пива хотите? Ребята раков наловили.

— Спаси нас господи от сержантов, — фыркнула депрессарио, — а врагов мы и сами победим, — и унесла свое достоинство обратно в неудобную карету. Децибелл посветил Веноне Сариане до порога и уселся на нем, ковыряя в зубах.

Когда Рэндалл открыл глаза, перед ним стояло видение из волшебной сказки. Просторное белое одеяние, расшитое серебром и отороченное пухом, струилось в свете ночника: король не может спать без света, даже если ему этого хочется. Черные волосы, словно омытые лунным светом, были собраны в пучок пониже затылка, у основания черепа в том хрупком месте, которое при ударе древком наверняка ломается, что влечет за собою мгновенную и, говорят, безболезненную смерть. Рэндалл даже ладонью перед лицом помахал, отгоняя искусительный сон — если то был сон. Потом разглядел, что у лба «видения» жемчужной фероньерой прикреплен пучок китового уса, расходящийся у лица наподобие веера и причудливо унизанный черным жемчугом. Признав стиль Веноны Сарианы, он признал и ее самое.

— Мой господин, — сказала Венона Сариана, — нам надобно поговорить. Я желала бы изменить к лучшему то, что связывает нас, пока не слишком поздно и пока мы не утратили надежды стать друг для друга единственным возможным счастьем.

Рэндалл очумело покрутил головой:

— Не понял. Вы чем-то недовольны, мадам?

— Господин мой. — Она порывисто села на край раскладушки, та покачнулась, и Рэндалл отшатнулся, смещая центр тяжести так, чтобы все сооружение не рухнуло сию секунду на пол, к вящему восторгу охраны, которая непременно кинется разбирать конечности короля и его супруги. — Я желала бы быть не только вашей королевой, но вашей подругой, вашей спутницей, кому вы могли бы доверить сокровенные думы, облегчить душу и сердце, вашей опорой в часы испытаний, первым и последним камнем, на котором зиждется ваша жизнь. Я люблю вас, мой господин, и хотела бы сопровождать вас всюду, делить ваши тяготы, ваш походный обед и ваше походное ложе. Я сделаю все, чтобы мы с вами стали единым целым и вместе несли Общее бремя, и вам не в чем будет меня упрекнуть.

— Вы не потянете, — сказал Рэндалл.

— Простите… что вы сказали?

— Вам это не по силам, — терпеливо разъяснил Рэндалл. — Вы не знаете, о чем говорите. Для того чтобы быть со мной в деле, нужно иметь более крепкую спину и несколько другой склад характера. Вы сусальную картинку словами описываете или из книжки повторяете. То дерьмо, в котором я вожусь, покажется вам слишком тяжелым, слишком вонючим и слишком скучным. Поверьте на слово, то положение, какое вы сейчас занимаете, — лучшее, что вы способны при мне иметь. Все остальное вы просто не потянете. Однако, — он на секунду задумался, — мадам, если бы вы взяли на себя труд посетить армейский госпиталь, это ободрило бы солдат и произвело бы благоприятное впечатление.

— Госпиталь? — Венона Сариана выглядела немного смущенной, как если бы у нее на эту ночь были совсем другие планы… если вообще можно сказать, что она как-то выглядела. — Прямо сейчас?

— Какая разница, там всегда одинаково.

Его внезапно обострившийся взгляд заставлял заподозрить какую-то пакость, но провокация была построена настолько грамотно, что у нее не было никакой возможности избежать неожиданной экскурсии.

Надобно сказать, что Венона Сариана была чуточку близорука, поэтому когда Рэндалл под руку ввел ее в просторные, крытые парусиной больничные палаты с широкими промежутками меж коек — чтобы класть раненых прямо наземь, она не увидела им конца. У задней стены стояли лампы, и впечатление выходило такое, словно коридор уходил в даль и в свет. Но первым, что ударило ей в лицо с самого порога, была вонь. Отчаянный застарелый запах, чьи ингредиенты она по отсутствию тяжкого опыта не могла распознать, но совершенно точно здесь пахло тревогой, безнадежностью, болезнью и смертью. Запах встал вокруг, как стена, и ей оставалось только беспомощно прижимать к лицу надушенный платочек. Ей казалось, что все это — неправда, что все специально подстроено для нее по приказанию Рэндалла.

— Ара! — взревел из полотняной выгородки голос какого-то чудовища. — Не клюй носом над маковым отваром, он не для тебя. Ты должна была передать его Кайе час назад. Днем выспишься.

— Сейчас, минуту еще, мэтр Грасе.

Лишь немногие из коек были заняты, и те, кто на них лежал, увидев королеву — точнее, это нелепое сверкающее чудо, не то ангела, не то рождественское древо, идентифицировать которое никому бы и в голову не пришло, оторопели на какую-то долю секунды, а затем госпиталь охватила я попятного движения. Как будто Венона Сариана были камешком, брошенным в стоячие воды, — народ, как единый человек, отползал к дальним стенкам, подальше от прохода, неуклюже пряча под заскорузлые лохмотья свои вонртаие окровавленные повязки и отвратительные грязные босые ноги с черными от грибка ногтями. Волна этого движения, распространявшаяся вглубь и вдаль, за пределы ее собственного горизонта, это приниженно брезгливое чувство самим себе, зарождающееся в людях при виде ее блистающего совершенства, оказало на нее завораживающее гипнотическое действие, которому она не умела и не могла сопротивляться. Они смотрели на нее разинув рот, едва ли не с испугом, когда она ступала меж ними с осторожностью кошки в мокрой траве. Растрепанная черноволосая девка с ведерным глиняным чаном в руках, в холщовом переднике, закрывающем платье от горла до пят, кое-как протиснулась мимо нее — простите, миледи! — и бросила через плечо такой неожиданно свежий и чистый взгляд, словно только-только росой умылась. Венону Сариану опахнуло сладким дурманом, крепким и терпким настолько, что она на некоторое время потеряла представление о сторонах света, о том, где право-лево, вперед-назад, верх-низ, и она очнулась, лежа на земляном полу скомканной бабочкой, рыхлой грудой шелков и кружев, от того, что ей под самый нос сунули еще какую-то нестерпимо вонючую склянку.

— Уберите ее отсюда! — услыхала она ворчливое распоряжение того, кто здесь заправлял. — — Дамочкам здесь не место.

Бесподобный Грасе, один в целом свете способный сказать про королеву «она».

— Слушаюсь, де Грасе, — отозвался над самым ее ухом чуть ироничный голос Рэндалла. Она и не помнила, чтобы он когда-либо говорил с иной интонацией. Или, может быть, он говорил так только с ней?

— Так-то лучше. Ара, хватит, она уже моргает. Венона Сариана уловила над собою взмах алого, словно потолок занялся пламенем или пролетела жар-птица. Потом она сообразила, что это рукав.