Баркер Клайв - Пятый доминион

- Глупости, - сказала Юдит. - Это не имеет никакого отношения к греху и искуплению. Вся эта чепуха - для мужчин. А это... - Она запнулась, подыскивая нужное слово, - ... это - гораздо мудрее.

- Откуда ты знаешь? - сказала Хои-Поллои. - Никто по-настоящему не понимает таких вещей. Даже папа. Он говорил мне, что знает, как была создана Комета, но это все вранье. То же самое с тобой и с этими Богинями.

- Почему ты такая трусиха?

- Если б я не была трусихой, меня бы уже давно не было в живых. И не надо быть такой высокомерной. Я знаю, что ты считаешь меня нелепой, но если б ты была хоть чуточку повежливее, ты бы попыталась это скрыть.

- Я не считаю тебя нелепой.

- Нет, считаешь.

- Нет. Просто мне кажется, что ты любила своего папочку немного чересчур. В этом нет никакого преступления. Поверь мне, я сама тысячу раз совершала ту же самую ошибку. Сначала доверишься мужчине, а потом... - Она вздохнула и покачала головой. - Ну да ладно. Может быть, ты права, и тебе действительно лучше пойти домой. Кто знает, может, папа тебя уже ждет.

Не произнеся больше ни слова, они развернулись и пошли в разные стороны. Юдит продолжила подъем, жалея, что не подыскала более мягких слов для изложения своей точки зрения. Одолев еще ярдов пятьдесят, она услышала у себя за спиной тихую поступь Хои-Поллои, а потом и ее голос, начисто лишенный прежних обвинительных ноток:

- Папа ведь уже не вернется домой, верно?

Юдит обернулась и постаралась встретиться с косоглазым взглядом Хои-Поллои, что было не так-то легко.

- Да, - сказала она. - Скорее всего.

Хои-Поллои посмотрела на потрескавшийся асфальт у нее под ногами. - Думаю, я поняла это с самого начала, - сказала она, - но просто не могла с этим примириться. - Потом она снова подняла взгляд, который, вопреки ожиданиям Юдит, не был затуманен слезами. Собственно говоря, она выглядела почти счастливой, словно это признание облегчило ей душу. - Мы ведь обе одиноки, верно? - спросила она.

- Да, похоже на то.

- Стало быть, нам лучше держаться вместе. Так нам обеим будет лучше.

- Спасибо, что ты обо мне заботишься, - сказала Юдит.

- Мы, женщины, должны поддерживать друг друга, - сказала Хои-Поллои и двинулась вслед за Юдит.

Миляге показалось, что Изорддеррекс уснул, и теперь ему снится бредовый сон о самом себе. Черная пелена нависла над дворцом, но улицы и площади были полны чудес. Реки вырывались из трещин в асфальте и пускались в пляс вверх по склону холма, плюясь своей пеной прямиком в лицо озадаченному закону земного притяжения. Вокруг каждого фонтана сиял разноцветный ореол, яркий, словно стая попугаев. Ему пришло в голову, что для Пая это зрелище было бы настоящим пиршеством, и он стал мысленно отмечать каждую попадавшуюся по дороге странность, чтобы рассказать обо всем мистифу, когда они вновь будут вместе.

Но не только чудесами был полон город. Вокруг рек и радуг простиралась выжженная пустыня, в которой женщины, едва заметные на фоне обуглившихся руин своих собственных домов, оплакивали погибших. И только Кеспарат Эвретемеков, перед воротами которого он в настоящий момент стоял, похоже, был нетронут поджигателями. Однако в нем не было видно ни единого обитателя, и Миляга отправился бродить по пустынным улицам, шлифуя в уме новый набор предназначенных для Скопика оскорблений. Лишь через несколько минут он увидел того, кого искал. Афанасий стоял напротив одного из деревьев, посаженных вдоль бульваров Кеспарата, и созерцал его в состоянии полного восхищения.

Крона была довольно пышной, но не настолько, чтобы скрыть от глаза конфигурацию ветвей, и Миляге необязательно было претендовать на роль Христа, чтобы понять, насколько удобно прибить к ним человеческое тело. Приближаясь, он несколько раз позвал Афанасия по имени, но тот, похоже, совсем замечтался и не оглянулся даже тогда, когда Миляга встал у его плеча. Однако, он все-таки удостоил его ответным приветствием.

- Ты прибыл как раз вовремя, - сказал он.

- Самораспятие, - сказал Миляга в ответ. - Вот это будет чудо.

Афанасий наконец повернулся к нему. Лицо его было болезненно-желтым, а лоб - весь в крови. Он оглядел шрамы на лбу у Миляги и покачал головой.

- Уже двое, - сказал он и вытянул вперед руки.

На ладонях виднелись раны, природа которых не вызывала никаких сомнений. - А такие у тебя есть?

- Нет. А это... - Он указал на свой лоб, - ... вовсе не то, что ты думаешь. Зачем ты так себя уродуешь?

- Я не уродую, - ответил Афанасий. - Я проснулся с этими ранами. Поверь, я совсем этому не рад.

Лицо Миляги приняло скептическое выражение, и Афанасий принялся убеждать его с удвоенной энергией.

- Я никогда этого не хотел, - сказал он. - Ни стигматов, ни снов.

- Так почему ж ты тогда уставился на это дерево?

- Я голоден, - ответил Афанасий. - Просто я прикидывал, хватит ли у меня сил на него забраться.

Миляга проследил за взглядом Афанасия и на верхних ветках увидел целые грозди фруктов, созревших под жаркими лучами Кометы. Внешне они напоминали мандарины, но были полосатыми.

- Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь, - сказал Миляга. - Во мне слишком мало материи, чтобы я мог за них ухватиться. А стрясти ты их не можешь?

- Да я пробовал. Ну ладно. У нас есть дела и поважнее моего голода...

- Для начала, забинтовать твои раны, - сказал Миляга. - Я не хочу, чтобы ты истек кровью до начало Примирения.

- Ты имеешь в виду эти? - спросил Афанасий, опуская взгляд на свои руки. - Да нет, кровь течет и останавливается сама, когда захочет. Я уже к этому привык.

- Ладно, тогда нам надо найти тебе что-нибудь поесть. Ты не заглядывал в дома?

- Я не вор.

- Не думаю, чтобы кто-нибудь вернулся сюда, Афанасий. Давай найдем тебе какое-нибудь пропитание, пока ты не околел с голоду.

Они подошли к ближайшему дому, и после нескольких ободряющих наставлений Миляги, который был немало удивлен такой щепетильностью, Афанасий вышиб дверь ударом ноги. Дом либо стал жертвой мародеров, либо был покинут хозяевами в большой спешке, но кухня была нетронута, и там нашлось немало съестного. Афанасий приготовил себе сэндвич, запачкав кровью хлеб.

- Меня одолел такой голод, - сказал он. - Я полагаю, ты постился, не так ли?

- Нет. А что, надо было?

- Каждый решает по-своему, - ответил Афанасий. - У каждого - своя дорога на Небеса. Я, к примеру, знал человека, который мог молиться, только примотав к чреслам целое гнездо зарзи.

Миляга поморщился. - Это не религия, это какой-то мазохизм.

- А мазохизм, по-твоему, не религия? - спросил Афанасий. - Ты меня удивляешь.

Миляга был поражен, убедившись, что Афанасий обладает определенными способностями к остроумию, и обнаружил, что стал относиться к нему куда теплее, чем до этого разговора. Возможно, в конце концов они и сумеют поладить, но любое примирение будет иметь поверхностный характер, если не состоится разговора о Просвете и о том, что там произошло.