Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома

— Вот ты какой, олень северный, — успел я обрадоваться, как башка распахнула пасть, из которой выстрелила вторая, поменьше, и вцепилась в осветительный цилиндр. Рывок, другой, и решетка с хрустом стала поддаваться. Я остолбенело смотрел на разворачивающиеся события, когда один из охранявших меня оперся на подставленные ладони другого, высоко подпрыгнул и ухватил толстую шею твари. Потом прижав ее к себе, как любимого плюшевого медвежонка, с грохотом обрушился на пол. Змеюка была невероятно красива. С кожи пылающего разными оттенками алого цвета, казалось, сыпались искры. Она выглядела прозрачной, плывущей. Зрелище завораживало.

Оно завораживало меня ровно до тех пор, пока этот невероятно длинный мускул, истерично изогнувшись, не шарахнул вашего покорного слугу так радостно, что звон от столкновения моего шлема со стеной еще долго гулял по коридору. А вот в голове моей он грохотал еще дольше.

За время, пока я сползал на пол, подземные крепыши облепили змеюку, как муравьи гусеницу. А вот зверюга была тупа на редкость. Вместо того чтобы попытаться скрыться, она безуспешно пыталась проглотить светильник. Жадность, как известно, грех. Очевидно, исходя именно из этого постулата рудокопы прижали башку пожароопасной рептилии к полу и прихватили ее толстой стальной веревкой с двумя петлями, в которые Саукарон немедленно вколотил два солидных костыля. С мое запястье толщиной. Каждый — с пары ударов.

Зверюге это наконец не понравилось, и она, выплюнув-таки светильник, попыталась освободиться. Но поздно. Два рудокопа прижали рядом с хомутом странный лом, треугольный в сечении. А Саукарон еще один, такой же кряжистый, дядька принялись колотить по нему своими страшными молоточками. Саугрим был совершенно прав. Не такая уж она и неуязвимая, эта кожа. Ударов с двадцати отвалили голову зверюге. Та дергалась, конечно, только рудокопы очень тяжелые попались. Не отпустили.

Измерили добычу. Восемь шагов в ней оказалось. А толщиной в коровью ляжку.

Я, похлопывая по одежде, пытался сплясать какое-то подобие гопака. Отнюдь не с целью демонстрации радости от победы над пресмыкающимся, а потому как те самые искорки, что, казалось, скатывались с кожи огнистого змея, отнюдь не мерещились, а были вполне материальны. А поскольку шинельку я до конца в подземелье застегавать не стал, часть мне за пазуху и закатилась. Очень оригинальные ощущения.

Вдобавок ко всему меня вдруг так приложили по плечу, что мой барельеф вполне мог остаться на противоположной стене.

— Ты принес нам удачу, чужак, — пророкотал Саукарон. И ласково так добавил: — Такой крупный огнистый змей.

— И он первый заметил добычу, медер, — проскрежетал другой подземный житель, так и не поднявший забрала. Судя по очень длинным седым усам, висящим из-под шлема, совсем не молодой.

— Теперь тебе не отвертеться от награды, — загрохотал первый собеседник и опять шарахнул меня по спине.

— Слушайте, — с трудом переводя дыхание, поинтересовался я, — а вам ваш раненый соплеменник больше не нужен? Так мы его себе заберем.

Саукарон что-то скрежетнул, трое остались разделывать добычу, а остальные, снова взяв меня в коробочку, дружно ломанулись вперед.

— Куда? — возмущенно пропищало с пола.

Скандальный рудокоп так и замер с задранной ногой.

— Совсем стыд потеряли, камнееды огромные, — продолжало нечто тоненько бушевать с пола, — дом образина эта сорвала, вся мастерская в кучу. И ни извинений тебе, ни вежества положенного.

— Так гость у нас, — смущенно пробасил Саукарон. — Брата нашего пораненного привез.

— Тем более, — непримиримо раздалось снизу, — зачем гостю о вас как о невежах думать? — И вдруг обеспокоенно: — Какого брата?

— Саугрима.

— Ну так и чего же ты стоишь? Подними меня да поехали побыстрее.

Я все не мог разглядеть меж кряжистых фигур рудокопов, кто так серьезно воспитывает Саукарона.

Но вот он наклонился, протянул ладонь. И на нее с пола заскочил такой же рудокоп. Крепыш кряжистый в полном доспехе, с заплетенными в косицу усами. Только не в черном, а в блестящем панцире.

И ростом со средний палец.

— Покажи мне человека, что оказал нашей семье услугу.

И Саукарон послушно поднес ладонь к моему лицу. И точно, рудокоп. Маленький.

— И какую плату ты желаешь, человек?

Опять двадцать пять. Надоели мне эти меркантильные шахтеры.

— Вам, в конце концов, ваш родич нужен? Бесплатно. За так. В порядке гуманитарной помощи? Если нет, то выведите меня отсюда. Сами его прокормим. И платы с вас не возьмем.

— Вперед, — властно пискнул человечек. И, отводя от меня взгляд, добавил: — Ты заинтересовал меня, человек.

— Надеюсь, не в эротическом плане, — схамил я. Надоело. Какая плата, какая плата?

На этот раз идти пришлось совсем недолго. Коридор закончился отнюдь не пещерой, а с большим вкусом оформленной станцией метро. Аккуратненькой такой. И хотя вместо рельсов в каменном полу были проплавлены две параллельные колеи, сходство было потрясающим. И дополнялось, кроме того, стоящим на одной из веток поездом из двух вагонов. Правда, открытых. Хотя на переднем что-то вроде щита присутствовало.

Ехать пришлось совсем недолго, минут пятнадцать. Скорость, кстати, это транспортное средство развивало вполне приличную. Доехали до такой же станции. И здесь маленький рудокоп заговорил.

— Отпусти меня, Саукарон. Не хочу я в мир выходить. Лучше родню повидаю. А тебя, человек, я запомню. Прощай пока. — И шагнул с поднятой ладони прямо в светильник. Просто шагнул и исчез.

Рудокоп повернулся ко мне.

— Ведь не надо тебе напоминать, что молчание — золото?

— Не надо.

Чужие тайны, как правило, лишняя головная боль. Кстати, голова болеть перестала. О чем я, похоже, сказал вслух, на что услышал:

— Одарили тебя таки.

Да, действительно. Не болели мои травмы. Спасибо доброму гномику.

Часть стены отъехала в сторону, открывая нам живописную картинку. Жесткий боевой ромб рудокопов уставился острием в куцый строй моих соратников.

— О, старший пришел, — обрадовался Хамыц. — Слушай, у нашего друга родственники грубые такие. Пугали нас. Саурона наказать, сказали, хотят. Зачем наказывать? Герой он, — говорил певун, не выпуская из рук лука. В ромбе несогласно заворчали. А Хамыц продолжал ябедничать: — И нас, сказали, убить надо, потому что дырку их видели.

Мои ладони уютно улеглись на рукояти гундабандов.

— Это как понимать, Саукарон? — повернул я голову к рудокопу.

Но и на его лице было выражение некоторой растерянности. Смазалось. Тяжелый молот, которым он поигрывал всю дорогу, с лязгом повис в петле из цепи, закрепленной на кованом поясе, и владелец его гулко ступая, направился к навершию ромба. Что-то проскрипел стоящему во главе строя, тот нехотя скрипнул в ответ. На что Саукарон слегка отшагнул и с размаху врезал ему по голове кулаком. Покритикованный командир воспарил и, преодолев пару шагов по воздуху, грохоча доспехами обрушился на землю.