Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома

— Они пали в хорошем бою. И сейчас пируют рядом с нашими предками. Воин рождается для смерти. Им выпала достойная доля. В нашей земле мало таких бойцов, как вы. Что вы хотите сделать со мной? — обвела она нас взглядом. Не дождалась ответа и сказала: — Мой род богат. За меня дадут хороший выкуп.

— Что скажете, соратники? — посмотрел на нас Калман.

Нам троим сказать было нечего. Мы тут гости. И связывать себя очаровательной, но обузой, резона нам никакого не было. Улеб, мужчина местный, мог бы конечно родить какую-нибудь идею, но он был занят. Храпом отпугивал местную живность. Саугрим молчал, глядя в огонь.

— Пусть этот воин, — подчеркнул я, — будет пленником Хушшар. Нам аманатов и держать-то негде, — развел руками. — Сами бездомные.

— Всякая семья Хушшар будет рада принять таких храбрецов, — задумчиво отхлебнул Калман из чаши. И не услышав ответа, обратился к девушке: — Хушшар не продают пленных. Ты сама можешь дать за себя выкуп.

— Как?

— Жизнь за жизнь. Поедешь в землю Хушшар. Выберешь мужа. Родишь ребенка. А потом, если захочешь, уходи. Не захочешь — оставайся. У нас воины на подбор. Такой породой, как твоя, разбрасываться нельзя.

— Да как ты смеешь? — попыталась она вскочить.

— Мы тебя взяли, не ты нас. Другие тебя и спрашивать не стали бы поди. Как думаешь? — не поднимая глаз, спросил.

— Я воин!

— Ты поляница. А воин что? Тьфу. А ты дите родить должна. Убить всякий сможет. Дело дурное. А вот родить… Ты много воинов знаешь, что родить могут? — остро глянул на нее. Она не отвела взгляд. Сцепились. Долго ломали друг друга. Девушка сдалась первой. — Вот то-то. Нашла чем гордиться. Воин!

Я с удивлением смотрел на этого молодого, в сущности, человека, пораженный такой странной для народа-воина философией. И вспомнил Оки. «Сам пусть идет, а жеребятки в нашем табуне бегать станут». Мудр народ, не боящийся освежать свою кровь новой. А кто воина вырастит, если отец в походах? Мать. Гордая, смелая, сильная.

Вот это я и высказал. Теперь с удивлением смотрели на меня. Уел я их. Но засмущался и заснул.

А утром, когда уже все определились, кто куда идет, ко мне подошел Калман с тем самым молодым Хушшар, что из боя чистеньким вышел.

— Тут, старший, вот какое дело, — смущенно начал командир. Помолчал. Глубоко вздохнул. И как в омут головой: — Девку ты по голове бил?

— Ну я.

— Нож ей ты в голову бросил, — уже утвердительно.

— Да, — не понимая, куда он клонит, ответил я.

— А почто не убил?

— Не хотел.

— О, — обрадовался Калман, — значит, ты ей теперь родитель.

От такой мощной логики я обалдел:

— Как это?

— Жизнь взять мог?

— Мог.

— Не взял?

— Не взял.

— Подарил, значит.

— Ну в общем-то так получается.

— А кто ж как не родитель человеку жизнь дарит?

Очень мило.

— Согласен, буду родителем. Что надо?

— Вот, — хлопнул Калман по плечу паренька. — Жениться хочет на дочке, на твоей.

Я почувствовал, как крыша моя начинает, ну если не ехать, то разогревать мотор точно. У меня есть две дочери, но до них, к сожалению, добраться еще надо.

— На какой?

— Как ее зовут-то? — зачем-то шепотом спросил Калман.

— Салтен, — тоже шепотом ответил женишок.

— На Салтен, — растолковали мне, глупому. — Она за него идти-то согласна. Но по закону хочет. А поскольку родни ее поблизости нет, ну а ехать к ней вряд ли стоит, сказала она у тебя разрешения спросить как у родителя.

Н-да.

— А где она сама?

— Да вон. Салтен! Сюда иди!

Прятавшаяся между лошадей девушка, опустив голову, подошла.

Что было в этой ситуации делать, я даже в принципе не представлял. Разве что по книгам.

— Ты звал меня, подаритель жизни?

— Звал.

Девушка подняла голову. Нет, ну что значит женщина. Уже и голову вымыла, и вроде даже глаза подвела. А в глазах чертики скачут. Вот же дела. Вчера чуть не убили, а сегодня уже замуж собралась. Фаталисты хреновы.

— Тебе, э… дочка, нравится этот молодой человек?

— Я пойду с этим воином, если он меня позовет.

— Проси, — хлопнул по плечу молодого Калман.

Тот хлопнулся на колено, содрал шлем с головы.

— Отдали бы вы за меня вашу дочку, батька. Люба она мне, — и протянул плетку.

Вот такое вот прямое заявление. Я смешался:

— Вы тут поговорите, дети. Нам с дядьями посоветоваться надо. Калман, иди-ка сюда. Хамыц, Хамыц, — заорал я.

— Здесь я, алдар, — осадил он передо мной коня.

— Слазь, поговорить надо. Ты что же, зараза, делаешь, — попер я вперед.

— Та шо я, шо я, — отступил на шаг Калман. — Просидел возле нее всю ночь, а поутру мне в ноги. Брат ты мне, пойдем, сватом будешь. Себя говорит, убьет. И убьет ведь.

— А зачем он плеть сует?

— А ты его по спине огрей и скажи, шоб добрым был ей мужем, а то ты его по уши в землю вобьешь.

Как мило.

— Хамыц, мне два кольца нужны. Одно мужское, одно женское. Не с этого боя взятые.

— Понял. Баргул, брат мой младший, — заголосил он.

— Протяните руки, — сказал я им. Ей в руку вложил массивный золотой перстень, ему изящное колечко с каким-то камнем. — Наденьте их друг другу.

Надели, непонимающе глядя на меня. Дети ведь. Ему лет семнадцать. Ей еще меньше.

— Теперь вы муж и жена.

Положил им руки на затылки и прижал к своей груди.

— Поздравляю, — сказал и поцеловал обоих в щеки.

Хоть что-то хорошее в этом мире я сделал. Обряд вот новый завел.

Место, которое описал мне Саугрим, нашлось быстро. Мрачноватый распадок с большим белым камнем на одном из увалов.

— Подождите здесь. Я поеду один.

Выдал я ценное указание спутникам и тронул коня. Вообще-то я горец, но признаюсь честно, такого мрачного ущелья видеть мне не приходилось. Тяжелые склизкие стены без единого пятнышка зелени, казалось, физически давили на плечи. И вяло струящийся под ногами коня мутный ручеек. Была в этом какая-то неправильность. Вы знаете, в горах не бывает мутных ручейков. Никогда. Ни когда они плавно бегут по песчаному руслу, ни когда скачут по камушкам. Разве что после дождя. Только вот после дождя по ручейкам в горах ездить сугубо не рекомендуется. Смоет. Очень буйными они тогда становятся. Ручейки эти. Неласковыми. Лютыми. Но дождей не было. Давно уже.

Коня я не торопил. И так ему, бедолаге, осторожно идти приходилось, выискивая, куда поставить ногу среди опять же неправильных, не окатанных водой камней. Мерзенькое, в общем, местечко такое. Действительно, отнорок.

Наконец добрался до самого начала распадка. Ну так. Четыре раза ударить по красному квадратному камню. Шесть раз по черному шарообразному. Один раз приподнять белый валун. Как хорошо, что я такой физически развитый мужчина. Не всякий эту бандуру и с места сдвинет. Ага, и вот посреди ручья зеленая пирамидка. Ее надо повернуть два раза.