Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома

Попытку воспрепятствовать проникновению гурии в мою комнату отдыха дамы проигнорировали, а я эффективно воспрепятствовать не смог. Руки были заняты. Впрочем, на мою весьма сомнительную невинность никто не покусился. Означенные гурии, совершенно игнорируя обалдевшего меня, сбросили одежды, продемонстрировав весьма волнительные изгибы хорошо тренированных тел и, издевательски посмеиваясь, отправились в зал с бассейнами, откуда сразу же донесся веселый смех, визг и плеск воды.

Я утвердил челюсть на место и, рыча оголодавшим желудком, отхватил одним из ножей весьма изрядный кусок мяса, полил его из первого попавшегося под руку соусника и засунул в рот. Было весьма. Мясо оказалось очень. В меру пропеченное, в меру сочное. И когда кусок провалился в рычащий от нетерпения желудок, отсек следующую порцию и, уже более осмотрительно окунув его в приправы, приготовился отправить его вслед за первым. После чего отскочил от стола и, слегка пригнувшись, выставил перед собой нож. Вы думаете, я сошел с ума? Нет и еще раз нет. Интересно, как бы вы поступили, обнаружив в совершенно пустой комнате здоровенного, волосатого дикаря с перемазанным кровью ртом? Этакого детинушку с мощным торсом, толстыми кривыми ногами и длинными, распухшими от мускулюса руками? Сомневаюсь, что бросились бы к нему, раскрывая братские объятия. Такая нездоровая мысль не посетила даже мою неоднократно ударенную голову, и я сделал скользящий, мягкий, практически кошачий шаг в сторону стойки с оружием. В результате этой моей манипуляции варвар исчез. И опять вы не правы, решив, что у меня галлюцинации. Ничуть не бывало. Просто я отошел от зеркала. Да-да. Этот несимпатичный дядька оказался моим отражением в зеркале. В некоторой, весьма объяснимой панике я стал осматривать свой организм, опасаясь обнаружить те самые патологические изменения, что отразило, как следует из литературных источников, «равнодушное стекло». Но все было в порядке. Ноги мои, ровные, длинные, не кривые. Руки тоже мои, в меру длинные, в меру мускулистые, не такие, как у этой гориллы в зеркале. И как я ни выворачивал шею, оглядывая свой торс, тех следов сумасшедшей растительности, как у моего неадекватного отражения в зеркале, тоже не заметил. И простыня была как простыня, а не грязный лоскут шкуры какого-то убиенного животного.

Немного успокоившись, я осторожно заглянул в зеркало самым краем глаза. Отразившийся кусок действительности меня в очередной раз удивил. Вместо моей вечно лохматой, рассеченной некогда молодецким ударом Васьки Птицына, брови над глазом изящно выгибалась совершенно другая, но несомненно достойная именоваться соболиной. Да и глаз вдруг сменил свой карий цвет на какой-то серебристый. Так что я вылез весь и оторопел.

В ровной, слегка матоватой поверхности, обрамленной узором из каких-то странно живых для изображения радужных драконников (вы не поверите, но эти озорники подмигивали, кружась в причудливом танце), высился бог. Именно бог, потому что столь совершенных мужчин просто не бывает. Могучее и при этом стройное тело атлета. Прекрасной лепки мышцы. Сильное, не эталонно, а по-настоящему, по-мужски, красивое лицо. Глаза цвета искрящейся стали, соболиные брови вразлет. Ровный нос с агрессивно приподнятыми ноздрями. Изящный абрис пугающей четкости губ. Приятных очертаний, но тяжелый подбородок. Мощное такое лицо. Такие и женщинам нравятся, и мужчины к владельцам таких физиономий относятся с пиететом. Я, признаться, сначала тоже засмотрелся и лишь потом понял, кого таки отражает зеркало. Во всяком случае, должно отражать. И правда, сквозь скульптурно четкие, эталонные черты божественно прекрасного лица проглядывало что-то знакомое, исконное такое. Выражение лица, наверное, не величественно-надменное, как надлежит смотреть на окружающую действительность, а простецки-доброжелательное, которое некоторые завистники именовали, хамье, ей же ей, простодушным.

А потом у бога появилась компания. Из-за портьеры выплыли, по-другому и не скажешь, две (чего уж тут мелочиться) богини. Влажные волосы, струйчато прекрасные тела. А формы! А лица! И пока бог глазел на все это очарование с обалдело-страстно-восторженным выражением надменного лица, слегка, совсем слегка, распустив слюни, одна из богинь совершенно по-хулигански дернула переливчатую набедренную повязку. Не выдержав столь хамского поведения, струящаяся сполохами ткань совершенно по-плебейски, но очень эротично опустилась на пол, обнажив то, что почему-то называют мужским достоинством. Я, честно говоря, всегда считал, что означенное достоинство не там, куда его поместил неизвестный автор, а в сердце, душе. А вот то, что помещалось у бога промеж ног, размеров было совсем ишачьих. Признаюсь, я не на шутку испугался и отвел-таки взгляд от зеркала, желая удостовериться в том, что лично меня мутации не коснулись. Все было в порядке. Мое. Привычных размеров. От созерцания своего тела меня оторвал смех. Я резко развернулся и увидел двух помирающих от хохота барышень. Они уже накупались и, похоже, решили подвергнуть мою непоколебимость некоему испытанию. Вначале я, признаюсь, рассердился из-за столь бесцеремонного вмешательства в самосозерцание. Но вид двух увлеченно хохочущих прелестниц совершенно не давал сформироваться никаким формам проявления агрессии. А девушки были весьма хороши, совсем не хуже, чем богини в зеркале. А задорные взгляды из-под мокрых волос! А уставившиеся в потолок вишни на идеальных полушариях! А вздернутые мускулюсы глятеусы! Организм стал предательски напрягаться.

Добродетель мою спасли долгий мелодичный звон под потолком и голос, донесшийся из ниоткуда:

— Вас ждет застолье, достойные гости.

Девушки посерьезнели, но самую малость.

— Вы, господин, так долго отдыхали, — с совершенно лицемерным выражением на лукавом лице посетовала одна. Наклонилась и в мягком пируэте подхватила простыню, умудрившись продемонстрировать мне то, что в обычном положении разглядеть невозможно. — И теперь нам надо быстро привести себя в порядок.

— А то ведь люди так игривы. Подумают невесть что о приличных девицах, — вступила в беседу вторая, не делая никаких попыток прикрыть свое роскошное тело. — Но ты права. Поторопимся, — и, взяв подругу за руку, направилась в залу с бассейном.

Я посмотрел на две эти нахальные, крутящиеся и, казалось, даже улыбающиеся попки, с трудом сглотнул комок в горле, почти недрожащей рукой налил в бокал вина. Выпил. Холодное вино потоком ринулось в желудок. Остужая при этом почему-то голову.

— Дамы, — окликнул я хулиганок. Четыре совершенно невинных глаза уставились на меня. — Что это? — показал через плечо на зеркало.