Светлана Прокопчик - КРЕСТ

Эстольд насторожился. Как всякий опытный царедворец, интриги и тайны он чуял издалека. И, раз напав на след, не успокаивался, пока не узнавал все. Однако никто ничего скрывать от него не собирался. Он без запинки оттарабанил нужные слова и замер, стараясь не проронить ни звука. Ругерт принялся рассказывать:

— Когда Эрику исполнилось полгода, в Найнор пришел Сартип…

— Какой Сартип? — тут же перебил герцог. — Уж не тот ли…

— Именно. Бессмертный демон, канцлер Валенсаров вплоть до самого их отречения. Вместе с ним явились его братья. Такие же демоны. Они взялись обучать Эрика. Всему — грамоте, наукам, и, разумеется, магии. Когда Эрику исполнилось девять, я отвез его в Арабию. Уж не ведаю, как бы относился к Эрику наш уважаемый Махмуд айн-Шал ибн-Хаман, если б знал, что мой сын два года пробыл в обучении на горе Виллаим. И учил его, насколько мне известно, сам Инлах.

Эстольд вытер пот со лба.

— Эрик никогда не рассказывает о том времени. Но он не питает никакого страха перед Высшими. Даже Хироса он чтит не потому, что тот бог, а потому, что совершил величайший подвиг, — негромко сказал Франциск. — Эстольд, нам всем было невероятно сложно относиться к нему, как к обычному человеку. Он вернулся из Арабии взрослым. Да-да, взрослым очень маленького роста. А ему было всего одиннадцать. Сейчас он знает больше, чем любой из Валенсаров. Включая Юлая в прошлом его воплощении.

— А колдунов, — старый князь усмехнулся, — мой сын терпеть не может, справедливо считая их шарлатанами. Впрочем, ненависть к колдунам у кровных магов является чем-то вроде гильдейского правила. Они быстрей перемирятся друг с другом, чем сочтут колдуна равным себе.

— Ага, — озадаченно произнес Эстольд, несколько посрамленный со своими намерениями предложить примитивное образование опытному магу.

— Беда в том, что Эрик пока владеет только знаниями, — продолжал отец Франциск. — Большая часть его крови, выражаясь жаргоном магов, еще спит. Эрик владеет магией берсерков, она просыпается при рождении, но и только.

— И когда проснется все остальное? — спросил герцог.

— Никто не знает, — пожал плечами старый князь. — Может, через день, а может, и через год. До битвы с Устааном, это точно. Но час этой битвы тоже не известен.

Эстольд захмелел.

— Представляю, как они станут биться… А чем? Или?.. — он сделал несколько движений, которые ему самому, наверное, казались ловкими пассами. — Магией?

— Ну зачем же? — невольно засмеялся старый князь. — Все гораздо проще.

Он вынул из тайника за камином связку ключей. Отодвинул в сторону одну из стенных панелей, за которой обнаружилась дверца. Отперев ее, Ругерт шагнул в открывшийся ход. Вскоре он вернулся и принес футляр черного дерева, на крышке которого белой эмалью была намечена роза, в точности такая, какая украшала левое плечо Эрика. Поставил его на стол, откинул крышку. Внутри, на ядовито-алом шелке покоился старинный меч. Черная рукоять, казавшаяся непропорционально длинной, черная крестовина с едва заметными письменами. И белый, словно из полированного серебра обоюдоострый клинок шириной с ладонь.

— Знакомьтесь, — весело сказал Ругерт. — Это Эстольд Стэнгард, герцог дель Хойра, — с серьезным видом сообщил он мечу и повернулся к герцогу: — А это Лангдир.

По лезвиям потекли ручейки мерцающих искр. Эстольд позеленел, прянул назад, трясущейся рукой нащупал кувшин с вином.

— Эрик не расстается с Лангдиром, — пояснил князь. — Порой я думаю, что меч заменяет ему друзей.

— Кажется, я понял теперь, о чем лепетал Велинг… — пробормотал Эстольд, не отрывая взгляда от светлого клинка. — Эрик обмолвился, что шпага ему не нравится, он, видите ли, привык к своему "фамильному" мечу. Не про Лангдира речь?

— Вероятно.

— Немыслимо… И что же, это тот самый клинок, которым владел Устаан?! Тот самый, который ему подарил Хирос?!

— Именно. Видишь, какие пропорции? Какая рукоять? Под ладонь Устаана делалась. А у него ладонь пошире будет, чем две человеческие руки.

Эстольд был потрясен до глубины души.

— Но почему ты раньше ничего не говорил?! — возмутился герцог, обращаясь к князю. — Когда еще ему предстоит с Устааном схватиться… А пока он запросто мог бы прищучить Теодора Арантавского! С Лангдиром-то! А я, между прочим, с ног сбился, я перевернул всю провинцию в поисках хоть какой-нибудь управы на распоясавшегося принца! А ты знал об этом и молчал!!

— Он не орудие в твоих интригах, а живой человек, — сухо промолвил князь. — И я думал не о том, чтобы превратить моего сына в беспощадный меч Хироса. Он тоже имеет право на толику счастья. Ему всего двадцать. А он, не забывай, вдов и свою мать даже не видел.

Герцог опомнился. Извинился, потер лоб пухлой ладонью. Ругерт тихо и грустно сказал:

— У моего мальчика слишком тяжелая судьба. Такие, как он, в юности часто становятся жертвами магов-принцев. Никто не терпит соперников, тем более с серьезными задатками. Я скрыл Эрика не только от тебя, но и от Теодора. И помни об этом, Эстольд. Пока Эрик не войдет в силу, Теодор легко уничтожит его.

***

Эрик очнулся поздно вечером. Кожа его была сухой и горячей, взор — мутным от боли и жара, но рассудок оставался ясным. Послали за Махмудом; тот успокоил, сказав, что горячки нет и, скорее всего, не случится вовсе. Заставил больного выпить подогретого вина, смешанного с облегчающим страдания настоем. Всю ночь Эрик мучился от жестокой боли, терзавшей разрубленные кости, пот лил с него градом, но к утру жар спал. Через три дня Махмуд сменил повязку, удовлетворенно покивал головой — рана чистая, не воспаленная.

За время болезни Эрик выяснил, что у него, оказывается, много друзей, что его очень любят в княжестве и в провинции. Его навещали, его развлекали, наперебой предлагали помощь… Но более других Эрик радовался визитам Иогана Ладенгира. Эрик помнил, как обернулся на перепалку Оттара с каким-то зрителем, и опешил, поняв, кто умело задирает Горларда. Иоган перехватил ошарашенный взгляд князя и подмигнул — мол, я тоже узнал, вообще специально из-за тебя пришел. Иоган ужасно расстроился, что Эрик не дал ему зарезать Горларда, отыгрался на компании бывших друзей Оттара и со смехом о том рассказывал. И Эрику казалось, что знакомы они целую вечность. Впрочем, метафора была точной до смешного.

Приезжал Дитмар Микард. Сначала один, вроде как справиться о здоровье молодого князя. К Эрику не поднимался, говорил с его отцом. И ни словечком не обмолвился о том, что Фрида обесчещена. На следующий день Дитмара сопровождала виновница дуэли. Фрида украдкой пробралась в спальню Эрика, упала на колени перед ложем, ломала руки, причитала, голосила, умоляла о прощении и клялась покончить с собой. Уверяла, что ее околдовали, наложили чары, спавшие лишь тогда, когда Оттар был побежден. Эрик молчал. Хрупкие плечи девушки содрогались от рыданий, она едва не билась головой об пол. Но глаза ее оставались сухи, а оттого прекрасное личико не обезобразилось ни единым пятнышком. Да Эрик и не смотрел на нее почти что. Фрида твердила, что ее обманули, что с помощью черной магии ее заставили… Во всем виноват Гран и Оттар. Эрик бы не поверил, если б не знал, чем в действительности занимается Гран. Оттар — нет, он олух, главным в той паре был Гран. А он опасен. Не для Эрика, само собой, а для наивных дурочек вроде Фриды.