Татьяна Турве - Испытание на прочность

Стараясь остаться незамеченным, Володя сдержанно вздохнул: "Не подвела интуиция, уже опять куда-то влезла!" Юлька трескуче что-то доказывала, он подошел чуть поближе, прислушиваясь:

— Ага! Значит, любой дядя с улицы может посмотреть…

— Любой не может, — авторитетно заверила Янка. — Чтоб получить доступ к Хроникам Акаши, нужен очень высокий уровень, и плюс еще чистота намерений. Надо быть почти что святым, чтоб никому не навредить…

— И ты можешь туда влезать, — заключила Юля Володиными словами. — Или откуда тогда эти видения?

— Не знаю, может быть… — дочка уселась по-турецки и наконец-то заметила его у двери. Запнулась на полуслове, уставясь на него круглыми коричневыми глазами, точно не могла решить, как себя дальше вести. Володя неопределенно взмахнул рукой, показывая, что сейчас уйдет, и совершил обманное движение, развернувшись всем корпусом в сторону коридора. Не спуская с него глаз, Янка заговорила медленно, подбирая слова, и куда только весь ораторский пыл подевался:

— Не знаю, говорю. Может быть. Иногда я вижу такое, что точно не могла бы просто так узнать. Меня ведь там вообще не было…

Скомкав конец фразы, она смешалась и замолчала, и через несколько секунд затараторила своей обычной скороговоркой:

— Слушай, я позже перезвоню! Давай. — С демонстративной аккуратностью (что обычно шла в ход персонально для Марины, уж никак не для него!) положила трубку на рычаг и опять уставилась на Владимира с немым возмущением. Он и сам не заметил, как заходил-заметался из угла в угол, заложив за спину руки, — как всегда, признак сильного волнения:

— Это опасно, между прочим. То, что ты делаешь! Для этого нужно иметь особое посвящение.

— А может, оно у меня есть! — весьма легкомысленным тоном отпарировала Янка, энергично теребя по брюху растянувшегося у ее ног кота, что отбивался от нее всеми четырьмя лапами: — Ну что, деремся по-взрослому? — Сие действо, по всей видимости, означало, что разговор окончен.

— Надо иметь Учителя, чтоб заниматься подобными практиками, — не сдавался Володя. — В Тибете посвященных готовили по двадцать или тридцать лет, а ты хочешь все сразу!

— Сейчас время другое, все ускоряется, — не без резона возразила дочь.

— Согласен. Но во всем нужна мера…

Не дослушав, в чем именно нужна мера, Янка вскочила на ноги и направилась к выходу — очевидно, посчитала эту тему исчерпанной. Он в немым бессилием проводил ей взглядом: ну что ещё можно сказать, какие доводы привести? У неё на каждое слово найдется объяснение, сдобренное изрядной порцией интеллектуального превосходства — а это еще откуда взялось? Куда подевалась его маленькая наивная Янка, что смотрела на мир большими восторженными глазами?.. Уловив, возможно, его горькое недоумение, она все же обернулась и негромким голосом сообщила, как бы обращаясь сама к себе:

— У нас нет тридцати лет. У нас совсем мало времени. — И, сменив резко тон, бодро заверила: — Да не переживай ты за меня! Все будет о'кей.

— Я бы очень хотел, чтобы ты стала такой, как раньше, — вырвалось у него помимо воли дочери в спину. — Как все девочки твоего возраста.

Расслышав уже в коридоре его последние слова, Янка вернулась обратно, замерла, вытянувшись в дверях с напряженным лицом:

— Ты мне раньше такого не говорил.

— Зато сейчас говорю. Подожди немного, ты ведь еще растешь. Побудь обыкновенным подростком, не пропускай это время. Пойми, я же о тебе беспокоюсь…

— Не надо обо мне беспокоиться! — прервала его дочь, изучая Владимира внимательным взглядом, словно впервые увидела. И, помолчав мгновение, припечатала: — Ты то веришь, то не веришь… Выбери уже что-то одно! — круто развернулась в дверях и удалилась уже окончательно, оставив Володю наедине с сомнениями: не переборщил ли он, не перегнул ли палку?.. (С гибкостью и дипломатической изворотливостью у него, как известно, туго. Срабатывает мужская прямолинейность.) Всего только и хотел, что ее предостеречь, поостудить маленько пыл, а она восприняла всё в штыки.

"Если хочешь, я стану для тебя обыкновенной, — укрывшись в саду под облетевшим орехом и еле сдерживая подкатывающие слезы, твердила мысленно Янка. Смысла в этом хлюпанье никакого не было, отец-то ее уже не слышал: — Если тебе не нужна инопланетянка, то я стану просто… Всё, решено! Буду для него как "все девочки моего возраста", никаких разговоров на отвлеченные темы! А я ведь ему еще и не всё рассказывала, только часть… Даже он сошел с дистанции. Эх, папа… Зачем же ты так?.."

Бабушкин сад до сих пор стоял наполовину в золоте — казалось, зима в порядке исключения решила в этом году обойти его стороной. В огороде соседки бабы Муси бегал целый выводок худых шустрых кур, что издали больше cмахивали на хулиганистых воробьев-переростков.

— О, смотри, смотри, куры! Живые, — с восхищением воскликнула Янка при виде стаи переростков и чересчур громко рассмеялась, не придя еще до конца в норму после разговора с отцом. ("Ну и перепады настроения, так и до истерики недалеко…" — удивилась сама себе.)

— Берегись! — донеслось с противоположной стороны, как раз из-за пресловутого двухметрового забора, где обитает неуловимый новый русский со своей женой, малолетним отпрыском и бультерьером размером с теленка. (Янка специально разыскала в Интернете, как эта порода называется — чтобы больше ни перед кем не ударить лицом в грязь.) Она закрутила во все стороны головой, недоумевая, откуда кричат.

— Не туда смотришь, на дереве, — подсказал нетерпеливо Ярик и указал рукой прямо в пронзительное синее небо.

И в самом деле: на видневшейся из-за забора высоченной яблоне с остатками красно-розовых листьев, на самой ее верхушке с редкими нетронутыми яблоками восседали двое пацанов-подростков и трясли несчастное дерево изо всех сил. Возмутившись этакому варварству, Янка раскрыла было рот, чтобы призвать их к порядку, но тут прямо под ноги подкатилось крупное желтобокое яблоко с аппетитным румянцем. Она его проворно подобрала, потерла для очистки совести о рукав и с хрустом надкусила, бормоча себе под нос что-то пижонское:

— Раз-два-три, микробы не успели!

"Перед пацанами понты кидает", — понимающе улыбнулся Ярик, а вслух не без иронии осведомился:

— Работаем на публику? Пошли уже, Эйнштейн, — дернул сестру за руку, увлекая к зарослям светло-салатного, полупрозрачного от сока винограда, бабушкиной зенице ока. (Куда они, собственно говоря, и направлялись, вооружившись наскоро тем, что под руку попало.) Янка не шелохнулась, замерла восковой фигурой из музея мадам Тюссо, рассматривая надкушенное яблоко в своей руке с суеверным ужасом, как замаскированную под игрушку мину. И сообщила невнятно с набитым ртом: