Максим Волосатый - Воины клевера

Один кусок черноты был как будто бы чернее остального.

— Ты кто? — настаивал голос.

— И-и-р-и-и-л, — а говорить-то, оказывается, еще труднее, чем двигаться.

— Чего орешь? — Черный кусок темноты придвинулся ближе. — В голове не можешь, что ли, разговаривать?

— Мо-о-гу, — думать получалось быстрее, чем говорить, но тоже не шибко. — А ты кто?

— Я-то мох, а ты что за «ирил»?

— Ка-кой мо-ох?

— Обыкновенный, а ты-то кто?

Ирил задумался. Задача оказалась непосильной. Мысли ворочались в голове, как огромные валуны, чернота начала двигаться из стороны в сторону. Мох? Разговаривает? Это что ж такое?

Непонятное пятно услышало его мысли.

— Сам ты мох. Не мох, а мох, понятно?

— Не-е-а, — Реальность, если это можно так назвать, с трудом поддавалась осмыслению.

— Живу я тут. Понятнее не стало.

— Ирии-и-ил! — Далекий девичий голос опять прорезал черную вату.

— Скажи ей, чтобы замолчала, — потребовал кусок черноты.

— Са-а-м ска-а-ажи-и.

— Я не могу, я раньше.

— Что-о ра-аньше?

— Раньше, чем она, — пояснил голос.

Ланья почувствовал, что удушающая чернота — это еще не предел. Оказывается, отсутствие осмысления черноты, это еще хуже. Разговаривающий мох, который не может говорить с девичьим голосом, потому что он раньше. Бррр. Если бы Ирил мог, он бы замотал головой. Но сейчас получилось только тихо застонать.

— Э-эй, не уплывай. — Ланья вдруг почувствовал тычок в бок. Пятно приобрело смутные очертания небольшого зверька. — Ой, ты жжешься. А-а, вот почему ты тут. И как это ты смог такое натворить?

Все, голова остановилась. Черная вата вокруг стала вдруг спасительной. Уставившись в темноту, Ирил отключил все, что мог, и замер, умиротворенный и довольный. Больше ему ничего не надо. И даже далекий девичий голос стал отдаляться и стихать. Но отдохнуть ему не дали.

— Эге-гей, ты только не засыпай, — настырный голос выдернул его из блаженного состояния. — Тебе нельзя здесь спать. Давай, расшевеливайся. Смотри, там к тебе еще кто-то рвется.

Ланья с трудом открыл слипающиеся глаза. Далекая звездочка стала как будто бы ярче. Вокруг нее появился слабо мерцающий ореол. Еще одна точка начала моргать рядом, но погасла. Ирил отстраненно наблюдал все это.

— Не дотянутся, — прокомментировал голос. — Они ж не знают, что мы тут.

— Зна-ают, — сонно отозвался Ланья.

— Не-а, — не согласился разговаривающий мох. — Они знают где, но не знают когда.

— Иди ты, — вот послать получилось четко и членораздельно. Почему-то послать всегда лучше получается. — Где-е, ко-огда-а… Бе-ез тебя-а то-ошно.

— Вот без меня тебе бы точно тошно было, — продолжал зудеть голос. — А со мной, глядишь, и ничего получится.

— О-отва-а-ли, — выдохнул Ирил и постарался все-таки заснуть.

Никак. Голос перестал выдавать комментарии, зато начал что-то бубнить. Но не монотонным успокаивающим звуком, а раздраженным зудом потерявшейся мухи.

— Ну-у, че-его-о, те-ебе-е, еще-е? — Ланью начало доставать это соседство. Мало того что ни руки ни ноги не поднять, так еще и забыться не дают.

— …попомнишь меня, когда узнаешь, так поздно будет, — голос стал отчетливей, но бубнящие интонации остались. — Ни «спасибо» тебе, ни «пожалуйста». Держи его тут, спасай. Одно извинение, что ничего ты не соображаешь и середкой придавленный.

— Что-о ты-ы хо-оче-ешь? — сдался Ирил.

— Сиди, жди, пока твои там придумают, как тебя вытащить, — отчеканил мох. — А до этого спать не моги. А то не проснешься. И голос твой слушай, он тебя тоже вытаскивает. — Он помолчал немного (о, блаженство) и абсолютно алогично добавил: — Только скажи ей, чтоб не орала.

— Ка-ак? — поинтересовался Ланья. Он очень сильно надеялся, что сарказма в его голосе достаточно. Оказалось, нет. По крайней мере для моха.

— Как хочешь. Тянись к ней.

Ирил послушался зачем-то. Из последних сил он потянулся к далекой звездочке. Она стала ближе или это ему только кажется?

— Ну, еще, еще, сильнее, — откуда-то сзади начал подстегивать его мох. — Давай, тянись. Ну! Ну же!

Звездочка стала ярче, к ней добавилась еще одна, еще. Замерцали сполохи… Нет, сил не хватало, и Ирил начал медленно падать обратно, в спасительную темноту.

— А… э-эх, ты, — разочарованно протянул сбоку голос моха.

Не получилось. Совершенно обессиленный Ланья блаженно вытянулся на… полу, короче. Еще не хватало сейчас начать разбираться как тут что называется.

— Да уж, ты безнадежен, — прокомментировал мох. — Сиди теперь, жди.

— За-ткнись! — На этот всплеск ушли последние силы, и Ланья почти отключился.

— Не могу, — жизнерадостно чирикнул голос. — Ты без меня заснешь — и все.

Вот это было верно. Только проснувшаяся почти звериная ненависть к мешающему спать моху поддерживала Ирила хоть в каком-то подобии сознания. А тому хоть бы что.

— О, гляди, тебя понесли куда-то.

И правда, звездочка сместилась вправо. Вернулась. Влево. Вернулась.

— А мне интересно вдруг стало, — почти пропел рядом мох. — Куда это тебя потащили и чего делать будут? Я, пожалуй, посижу тут, с тобой. А то вдруг ты без меня того…

Если бы у Ирила оставались силы, он бы застонал, а так…

— Ваше Магичество, — Степашка просунул голову в приоткрытую дверь кабинета Сибейры. — Можно?

Щуплый белесый Степашка с честными, вечно удивленными глазами особыми магическими талантами не обладал. Так, на троечку. Но дон Антонио держал его вовсе не за это. У парня был уникальный талант влезать без мыла в любую задницу и договариваться с кем угодно о чем угодно, включая вечно недовольных мастеров-оружейников из числа глеммов. Один раз он совершенно бесплатно выцыганил комплект боевой одежды у самого Утабая, признанного мэтра-оружейника всего Пестика и по совместительству редкостной сволочи. Злые языки поговаривали, что Степашка банально махнулся с Утабаем на что-то, но Сибейра точно знал, что это не так. И все было бы ничего, но, будучи абсолютно компанейским парнем, Степашка совершенно не желал признавать никакой воинской дисциплины. А в свое время силком назначенный на должность Торквемада, наоборот, эту самую дисциплину с некоторых пор возлюбил безмерно. Но поскольку все свои многочисленные таланты в области разгильдяйства Степашка активно применял направо и налево, невзирая на чины, то и к самому Сибейре он вламывался точно так же, как к любому другому магу Директории. То есть как к себе домой. Раздражало это весьма, но дон Антонио, памятуя о многочисленных заслугах молодого нахала, терпел. До поры.

— Можно козу на плацу, — с удовольствием ввернул Сибейра фразу, подхваченную у Мастера Ацекато, то бишь Семена Алексеевича Точилинова, в прошлом (уже далеком) полковника российской армии. — Ты ж, балбес, почти военный человек: — «разрешите».