Максим Волосатый - Воины клевера

Ф-р-р, ш-ш-ш…

Огненная комета ушла в сторону жабы, рассыпая снопы ослепительных искр. Вспышка. Тварь очумело замотала головой, пытаясь проморгаться: яркостью магический взрыв легко затмевал ненавистную зеленую лепешку, висящую в небе вместо нормального солнца.

Бах! Бах1Ба-бах! Два выстрела из снайперской винтовки и один — из гранатомета. Все, больше и не надо, им ее не есть.

— Обходим! — Майор первым поднялся на ноги и пошел в обход ревущей горы мяса, только что лишившейся обоих глаз и получившей дырку вместо носа. Пока эта пакость хоть как-то очухается, они уже за тридевять земель будут. Вернее, за тридевять болот…

— Леха, как думаешь, долго нам еще от этих отбиваться? — Старший прапорщик Игорь Фомых, коренастый крепыш, поглубже напялил перепачканную вездесущей грязью шапочку.

— Пока не сдохнем, товарищ старший прапорщик, — хмыкнул Леха, он же прапорщик Алексей Головенко.

— Типун тебе в самую дырку… — возмутился было Фомых, но его прервали.

— Что за пораженческие настроения, товарищи два прапорщика? — Майор Федун, командир группы, проходя, несильно подтолкнул Головенко плечом. — Для страданий есть начальство, им и можно грустные лица делать. А младшим положено улыбаться и радоваться. Понятно вам, двое из ларца, одинаковых с яйца?

— Так точно! — бодро доложились оба «младших».

Фомых с Головенко были единственными прапорщиками в группе, остальные — сплошь офицеры, и только ленивый, беззлобно подтрунивая, не прошелся еще по этому поводу.

— И в самом деле, молодой человек, не надо стягивать на себя отрицательные эманации, — Денис Евгеньевич, «Профессор», как его окрестили в группе, был как раз одним из трех «ленивых», которые в общих шутках не участвовали. Они вообще нигде не участвовали. Трех магов, приданных группе, оберегали как зеницу ока. Впрочем, именно им придали группу, а не наоборот. С задачей довести эту блаженную троицу до мифической «Двери». Маги, понятно, тоже были при погонах (на Земле любой маг обязательно числился по какому-нибудь спецведомству), но при всем при этом на военных они походили как курица на штурмовик.

— И правда, Леша, не зови лихо почем зря, — дядя Вася, классический дед-лесовик, не отстал от «профессора».

— Да я-то чего… — развел руками Головенко и посмотрел на третьего мага, молчаливого и сосредоточенного бербера, с невозмутимым лицом перебирающегося через лужу. «Хоттабыч», окрещенный так скучающими остряками, говорил мало, но если вступал, то любое его слово падало весомо и твердо. На сей раз он промолчал, даже не удостоив взгляда удивленного прапорщика.

— Пошли, — Фомых хлопнул по плечу Головенко. — Нечего нам тут торчать.

Когда вечернее небо расцвело созвездиями, Федун, наконец разрешил устроиться на отдых. Жаба осталась далеко позади, вместе с еще парочкой «подружек». Разную мелочь, то и дело пытавшуюся напакостить проходящим мимо бойцам уже и считать перестали.

— Мне показалось или сегодня как-то тише прошли? — поинтересовался Головенко, плюхаясь возле костра и принимая от Игоря разогретую банку консервов.

— Тьфу на тебя, — возмутился тот, — точно дядя Вася говорит, ты языком как помелом мелешь. Да, сегодня три больших было вместо пяти. И что? Что, уже пришли? Еще чапать и чапать. Накаркаешь — придушу.

Обещание, если смотреть со стороны, было чисто символическим, Фомых размерами явно уступал здоровяку Лехе. Но это — если не знать Игоря.

— И звезд сегодня больше, — Головенко задрал голову, рассматривая крупные огоньки, удивительно яркие и чистые после серой, мутной дневной духоты.

— В гору пошли, деревья редеют, — не разделил его романтики Степан. — И вообще, мне это сильно джунгли напоминает.

— Какие?

— Наши, — Фомых сплюнул попавшую в рот соринку. — Там и там духота, дезориентация и сдохнуть можешь в каждый момент. Тут Твари, там «бабуины». С той только разницей, что эти нас хотят всего лишь сожрать. И ей-богу, они мне больше нравятся.

— И правильно, — дядя Вася, как и положено настоящему лешему, соткался из стремительно чернеющей ночи. — Всякую Божью тварь надо любить, ибо она для чего-то да придумана.

— Скажете тоже, — Леха чуть не подавился сухпаем. — Какие же они божьи?

— Всякая тварь да с разрешения Господа существует, — дядя Вася невесомо уселся на землю и повернул морщинистое лицо к прапорщику. — И эти, и мы, и орки ваши с эльфами. Раз они есть, значит, Господу для чего-то да нужны. И не нам решать, что правильно, а что нет. Наше дело — уважительно относиться к всякой вещи в мире.

— То есть это нам надо было перед жабой извиниться, что мешаем ей спокойно на попе сидеть, и попробовать пойти дальше? А если она уж пообедать решит, так и с поклоном ей «пожалуйста»? — развеселился Головенко.

— Господь всем дает свое умение, — в темноте дядя Вася походил на старого, изборожденного всеми ветрами языческого идола, что совсем не вязалось с его словами. — И если твое умение лучше, то так тому и быть.

— Ага, — не сдавался Леха, — так, значит, то, что мы идем к этой «Двери», это правильно? Ну, раз нам туда разрешают идти.

— Господь за тебя ничего делать не будет. А чтобы ты от тех же зверюг местных отличался, — дядя Вася собрал все морщины на лице в одно хитрое печеное яблоко, — он тебе еще и право выбора дает. Решай сам, что правильно, а что нет.

— Рулетка, — подытожил Головенко. — Угадал — будет тебе благословение, не угадал — извини.

— Ты не в карты играешь, — усмехнулось печеное яблоко, подсвеченное неровным светом костра, — и в том и в другом случае ты что-то да получишь, Господь, если очень попросить, всегда дает. А вот уж дальше твое дело, что с этим делать. Если по совести живешь, то и выбор у тебя будет правильный. А если за корыстью или гордыней пойдешь, то тебя эта дорожка только к ним и приведет. И не скажешь ведь ничего — сам все сделал.

— Так ведь не по совести тогда получается, — приподнялся на локте до этого момента лежащий на земле Фомых. — Не мы строили эту «Дверь», не нам ее и ломать.

— А кто тебе сказал, что мы ее ломать станем? — удивился дядя Вася. — Мне, например, очень интересно просто на нее посмотреть. Что там за ней, что она вообще такое? Ну а уж по ходу дела и будем решать, что у кого с совестью и как нам ее на всех делить. — По-старчески покряхтывая, он поднялся на ноги и прищурился куда-то в темноту. — О, что-то там наш Денис Евгеньевич углядел в ромбике, пойду тоже посмотрю.

Когда старик исчез в темноте с другой стороны костра, Головенко повернулся к Игорю:

— Ну и что это все значило? Ни фига я не понял. Как по-правильному-то будет? По совести?

— А для того, чтобы решать, как оно по совести будет, — сварливо отозвался Игорь, укладываясь поудобнее и отворачиваясь от Головенко, — сначала этой совести надо хоть немного где-то набрать. А у тебя ее совсем нет, мне с утра на дежурство, а ты тут антимонии разводишь. Спи давай. Или мне хоть дай поспать, совестливый ты наш.