Ярослава Кузнецова - День цветения

— Вы правы, господин Треверр, — ответил дознаватель, — И лучше — поскорее. Пусть привезут человек двадцать из Городской Стражи.

Но тут ни с того, ни с сего влез Улендир.

— Никакого гонца в Генет, — заявил он. — Мы должны послать в Катандерану, и не одного, а троих, самых верных и надежных, — дико покосился на Адвана.

— Дядюшка, успокойся. Какая еще Катандерана? Нам нужна подмога…

— А такая! — взвизгнул Улендир. — Ты вообще соображаешь? Ты понимаешь, что нам будет?

— Да пока они доедут до Катандераны твоей, да назад…

Боже ты мой, что делает с человеком страх. Никогда, никогда прежде я не видел его таким. "Зануда" — маска, я знаю, в доме у деда Улендир совсем другой. Жесткий, сильный. Отец по сравнению с ним даже казался слишком тихим, робким каким-то… И вот этот другой сейчас бледен до синевы, трясется и визжит, как поросенок.

— Приди в себя! — ору я, — Пока дед чесаться будет, от нас уже одни косточки останутся! В Генет гонца!

— В Катандерану! Сейчас же!

— Две недели! Даже, если сразу выедут, даже, если лошадей загонят!

— Щенок! Не смей мне указывать! Старший из Треверров — я!

Не могу! Удавлю его сейчас!

— Господа, успокойтесь…

— Я запрещаю!

— Успокойтесь же, господа Треверры…

— Да кто ты такой, чтобы мне запрещать?!

— Отец должен все знать! Он скажет, что делать!

— Да что делать — это и я тебе скажу! Холодной водичкой облиться да прийти в себя! И послать гонца в Генет, за стражей, да как следует прочесать все окрестности…

— В Катандерану!

Нас разняли. Герен и Адван. Улендировы телохранители попытались было встрять, но были просто отметены Гереном в сторону. А отец Арамел, укоризненно покачав головой, сдержанно попенял нам, затевающим ссоры в такой день, как сегодня.

Какой еще день? А, тьфу ты, сегодня же — день Посвящения! С этими родственничками и не такое забудешь. Одна в ночи шастает, черт знает, чем натершись, по лесам, другой ошалел совсем, последнего разума лишился, третий… Нет, Рейгред стоял в углу тихонечко, никуда не лез, никаких гадостей не делал. Слава Богу.

Потом мы начали собираться, и выяснилось, что оставлять Треверров в Треверргаре нельзя, раз уж все едут на облаву, то и их, нас, то есть, надо всех взять с собой и приглядывать хорошенько. Улендир повел себя совершенно невозможно. Он принялся орать, что боится (кого он боится больше — убийцы или деда Мельхиора?), что никуда не поедет и здесь не останется (а куда же он тогда денется?), и его с трудом уговорил — неожиданно — Ровенгур. Ровенгур принес ему доспехи, Улендир, при помощи дедушкиных "братцев-ножичков", облачился и вроде бы даже чуть-чуть успокоился. По крайней мере, орать и визжать перестал.

Его счастье. Вякни он еще хоть слово… и никакой наследник крови бы не понадобился.

Проклятье! Перестраховщики несчастные! Не ожидал я от вас такого, господин дознаватель. Улендир — Бог с ним, он окончательно одурел от страха. Герен — вояка твердолобый, Эрвел вообще бревно бесчувственное. Арамел мой — на личной ответственности сдвинулся, его всегда на этом пунктике малость перекашивало. Адван этот чудной суетится, будто ему больше всех надо. Взрослые, тоже мне. Сборище старых параноиков.

Черт! Не дают мне работать. Словно специально нанялись мешать. Уроды. Мельхиора на вас нет.

Арамел усадил меня на луку седла впереди себя. Да еще плащом своим укутал, к животу своему примотал. Для безопасности. Моей, разумеется. Меня, небось, со стороны и не видно — просто едет толстый Арамел. С двумя головами.

Слева Герен Эрвела пасет, а справа Каоренец пасет Улендира, наряженного в кольчугу и в шлем с надвинутым забралом. Очень воинственно выглядит наш Улендир в рыцарской экипировке, в окружении телохранителей, виноват, верных оруженосцев. Только уж больно гулко лязгает зубами внутри своего шлема. Несколько портит создавшийся образ.

Вот так. Примотали меня накрепко. С Мотыльком словечком не перекинуться. А ведь я обещал к нему выйти, как только получу свою дагу. Ох, разве я думал, с Мотыльком договариваясь, что все настолько изменится! Спасибо парню и за то, что набрался храбрости принести кинжал. Подстрелить могли его запросто. А теперь я словно кукла, как вырваться не знаю. Бред какой-то. Проклятье.

Да что вы, в кусты я просился. Целых два раза. Арамел решил, это у меня от страха. Я бы удрал от них, честное слово. Позарез мне Мотылек нужен. Но эти заразы окружили кусты и терпеливо ждали, пока я закончу. Старый дьявол Арамел беззастенчиво на меня пялился. А я, знаете ли, тоже не бочка бездонная. На два раза меня хватило, а на большее — извините. Иссяк.

Нужен мне Мотылек, хоть убейте. Он единственный способен колдунскую лежку показать. Он Маукабру отвлечь может, прочь отвести, а колдун не эмпат, будь он хоть трижды колдун, меня с пращой в зарослях не почует. А мне одного броска довольно. Я не хвастаюсь. В самом деле, довольно одного броска, и другого не потребуется.

Какой толк от блужданий по лесу всей Треверргарской огромной толпой? Ясно, никакого. Руины пусты, чтоб им провалиться. Следы есть, но ведут они к дороге, а дорогу уже успели истоптать и изъездить. А другие следы, если и были, то ночью их замело.

Оставили в развалинах людей. Лираэнцев. Очень своевременно, если принять во внимание, что колдун тут появится только после очередного убийства. Однако, сдается мне, дознаватель думает иначе. У него уже есть какая-то теория, отличная от общепринятой версии. Он, конечно, помалкивает, делает вид и старательно рыщет по лесу в поисках убийцы. Наверняка отводит кому-то глаза.

— Отец Арамел, — вдруг окликнул сбоку один из стражников, — гляньте, а? Во-он тудыть, на елку. Чой-то там такое черное ворочается?

Арамел вскинул голову, и тут сзади заорали:

— Тварь! Тварь крылатая! Вон она! Вон, на верхотуре!

— Стреляй, бестолочь! — поддержали сбоку, — Уйдет же!

— Не убивайте его! — завизжал я в полном ужасе, — Это свидетель! Он кинжал принес! Господин дознаватель, скажите им! Господин дознаватель!

Под Арамеловым плащом ничего не было видно. Я бился и вырывался, но проклятый опекун держал крепко. Мало того, он заправил меня в плащ с головой, только, с недогляду наверное, оставив малюсенькую щель, в которую я мог вдоволь рассматривать снег и лошадиные копыта.

— Всем стоять! — приказал дознаватель, — Стреляйте по ногам.

— Да где ж у него ноги, господин дознаватель? Ни шиша не поймешь, каракатица какая-то.

Сверху зашумела хвоя, на снег посыпался мусор и мелкие ветки. Я услышал знакомый влажный хлопок.

— Уходит, черт! Стреляй!

— Фью-ю-ю! — запела стрела.

Я сжал кулаки. Мотылек мой, Мотылек…

— Мазила, бестолочь! Лупит в белый свет! По шее тебе!