Ярослава Кузнецова - День цветения

— Шашни, — проворчал будущий член ордена святого Кальсабера, — Это уже не шашни, это уже… я не знаю, что. Подозреваю, у них теперь вообще зависимость друг от друга. Обоюдный, так сказать, паразитизм.

Сдержался я с трудом. Но все-таки сдержался, и голоса на повысил, и тон был спокойным:

— Рейгред, ты в своем уме?

— А что — я? — он сразу пошел на попятную, — Я ничего. Я тут вам рассказываю, а вы уж сами… выводы делайте.

Еще и трусость. Во что же ты превратишься дальше, мальчик? Я ведь с детства тебя знаю. Раньше ты таким не был. Ты не стал бы выдавать сестру, не стал бы подозревать во всех грехах другое существо только за то, что оно выглядит иначе, чем ты сам.

— Сдается мне, Рейгред, ты сильно изменился в последнее время. И не могу сказать, что я в восторге от этих изменений.

Повернулся и пошел прочь, оставив обоих братьев-Треверров сплетничать, сколько душе угодно.

Что ж, теперь я, по крайней мере, точно знаю, каков интерес Мотыля Иргиаро в нашем общем деле…

И это совершенно неважно, черт побери. И я не хочу об этом сейчас думать. Сейчас я хочу лечь спать. Потому что завтра мне предстоит работа. И, если Альсарена действительно жива, мы ее вытащим. И тогда я, может быть, спрошу ее…

Нет. Ни о чем я ее спрашивать не буду.

Не буду, и все.

Стук в дверь. Негромкий, но властный.

— Во имя Единого, откройте!

Поздновато как-никак, первая четверть новых суток пошла. Я уж думал, сегодня он не решится. Нас пятеро в комнате — я, мой секретарь, два телохранителя и сиделка. Действия наши на этот долгожданный случай распределены и оговорены во всех возможных вариантах. Поэтому мы молча переглядываемся, я киваю, и вся наша команда расходится по своим местам для начальной мизансцены. Я скрываюсь за ширмой, огораживающей постель господина Гелиодора, сиделка идет за мной, но не прячется, а выглядывает наружу, изображая любопытство, мой секретарь занимает позицию за дверью, телохранители же по всем правилам телохранительской науки встают так, чтобы перекрыть незванному гостю проход в хозяйскую спальню.

— Кто там?

Один из телохранителей одет и вооружен как надо, другой тоже вооружен, но из одежды имеет лишь подштанники и рубаху. Постель на сундуке разворошена — он и в самом деле собирался ложиться. Работа у телохранителей посменная.

— Сторожевой пес Господень Арамел по велению Его. Откройте именем Господа!

Телохранитель в подштанниках отваливает засов.

— Что вам угодно, отец Арамел?

Кальсаберит торжественно выдвигается из полутемного коридора. При полном параде, в отстиранной от кровавых пятен белой рясе, в тяжелом черном плаще, в ошейнике, с двуручником за спиной. В обеих протянутых вперед руках — большая серебрянная чаша для причастия. Вижу, как расслабляются плечи телохранителей: руки у кальсаберита заняты, он не внушает опасности. Хотя парни предупреждены что там, в чаше, далеко не освященная вода. Рефлекс сильнее разума.

Я не ошибся в вас, отец Арамел. Признаюсь, были сомнения. Все-таки кроме Нурранов вам придется отправить на тот свет троих ни в чем не повинных людей. Иначе до Гелиодора не добраться. Преклоняюсь перед вашей целеустремленностью. Ибо "что должно, то возможно", не так ли?

— Долг призвал меня сюда, дети мои, ибо за грехи наши ниспослана нам Господом тяжкая кара и суровые испытания.

Он сделал шаг вперед и телохранители уважительно попятились. Секретарь бесшумной тенью пристроился у него за спиной.

— Известно ли вам, дети мои, что оборотень богомерзкий, злонравный по всему Треверргару рыщет, облики всевозможные принимает, честные души смущает, а слабые прямиком в ад повергает? Дабы пресечь злодеяния сии намерен я, пес сторожевой, с Божьей помощью оборотня сего обнаружить и изловить, ибо, как известно, приспешник диавола истины святой не приемлет, и бежит он нее, и тем себя обнаруживает. Вот ты, сын мой, — он строго посмотрел в сторону телохранителя в подштанниках, — приемлешь ли ты истину, согласен ли склониться перед ней?

— Согласен, святой отец, согласен, — поспешно закивал парень.

— На колени, сын мой! — прогремел кальсаберит, — Смирись и познай истину!

И телохранитель, как последний дурак, бухнулся на колени, напрочь позабыв мои инструкции, которые состояли в том, чтобы аккуратно забрать чашу из Арамеловых рук и отойти с нею на пару шагов вглубь комнаты. Совсем заморочил его кальсаберит.

Отец Арамел прочитал короткую молитву, нагнулся, поднося край чаши к губам коленопреклоненного, и только тогда в голове у того что-то наконец щелкнуло. Сработал какой-то животный инстинкт, предупреждающий опасность. Парень схватился за чашу и потянул на себя, но кальсаберит держал крепко и выпускать ее не собирался. Несколько мгновений они дергали чашу в разные стороны, плеща себе на рукава, пока мой секретарь не решил, что пора ему вмешаться. Неуловимое движение — он обхватил Арамела со спины и пальцы его впились в болевые точки на локтях. Руки Арамела непроизвольно вздернулись, скрючились, как куриные лапы, и упали бессильно. Чаша освободилась.

— Стоять! Вы арестованы!

— Оборотень! — моментально среагировал кальсаберит, — Сгинь, рассыпься!

Мощно рванулся вверх, целясь затылком в лицо схватившему его человеку. Секретарь ждал этого и уклонился, однако Арамел сейчас же применил другой фокус. Он откинулся назад, навалился на секретаря спиной, вскинул ноги и влепил сапогами прямо в физиономию поднимающегося телохранителя. Другой телохранитель засуетился, пытаясь подхватить вещественное доказательство, да куда там… Взметнувшиеся руки придали чаше ускорение, она пролетела через всю комнату и вмазалась в ширму. По расшитому пальмовыми листьями тонкотканному холсту расплескалась мокрая клякса.

— Оборотень! Исчадье ада! Да покарает вас Единый! Помогите!

Рассвирепевший секретарь уложил вопящего кальсаберита мордой в тростниковый настил, уперся ему коленом в поясницу и заломил правую руку аж до лопаток. Я обогнул ширму и поднял пустую чашу. В коридоре уже хлопали двери, приближались встревоженные голоса.

— Виноват, господин Палахар, — пробормотал секретарь покаянно, — экий он ловкий оказался.

Я и сам не ожидал, что у старика такая отменная реакция. Ведь он ровесник мне, если не старше.

— Ты сделал все, что мог в этой ситуации. Не казнись.

Сиделка тихонько запричитала над разбитой физиономией неудачливого телохранителя. Я достал из-за пояса кинжал-дагу младшего Треверра, осторожно вырезал из ширмы промокшую ткань и сложил ее в чашу. Если выжать как следует… может, две-три капли отравы и наберется…

— Чтоб мне провалиться! Это ведь дознаватель!

— Господин Палахар, а разве вы…