Роджер Желязны - Принц Хаоса

— Проснись, Повелитель Хаоса.

— Грайлл, — назвал я имя старого семейного слуги.

— Айе [1] «Айе» — aye, от старо-англ. yie — утвердительный возглас, довольно распространенный в английском языке. , Повелитель, — ответил он, — тот самый, что учил вас игре с танцующими костями.

— Будь я проклят.

— Дело предваряет удовольствие, Повелитель. Я следовал за черной нитью по длинному и неприятному пути, чтобы прийти на зов.

— Так далеко нити не вытягиваются, — сказал я, — без должного толчка. Но и тогда может не получиться. Сейчас это возможно?

— Сейчас это легче, — ответил он.

— Как так?

— Его Величество Суэйвилл, Король Хаоса, спит этой ночью с прародителями тьмы. Меня послали, чтобы привести тебя к церемонии.

— Сейчас?

— Сейчас.

— Да. Н-ну, о’кей. Конечно. Дай только собрать шмотки. Но как это все-таки случилось?

Я натянул сапоги вслед за прочими одеждами, пристегнул клинок.

— Я не посвящен в детали. Но всеобщее мнение, конечно, что со здоровьем у повелителя было плохо.

— Я хочу оставить записку, — сказал я.

Он кивнул:

— Короткую, надеюсь.

— Да.

Я нацарапал на куске пергамента с письменного стола: «Корал, вызван по семейному делу. Буду в контакте» — и положил возле ее руки.

— Порядок, — сказал я. — Как мы это сделаем?

— Я понесу тебя на спине, Принц Мерлин, как давным-давно.

Я кивнул, и половодье детских воспоминаний обрушилось на меня. Грайлл был чрезвычайно силен, как большинство демонов. И я вспомнил наши игры, с края Преисподней [2] Ад, Преисподняя — в дохристианскую эпоху существовали традиционные представления о месте потусторонних кар, сходных казням и пыткам. У христиан довольно поздно возникает представление о дуализме светлого (рай) и темного (ад) миров в сочетании с идеей загробного суда. Наиболее устойчивая черта ада — огонь. Еще позже у католиков возникает представление о преддверии ада — лимбо, где пребывают невинные, но не просвещенные христианской верой, свободные от наказаний. и — по всей тьме, в погребальных палатах, пещерах, на дымящихся полях битв, в разрушенных храмах, чертогах мертвых колдунов и в мелких частных адах. Казалось, я всегда находил более забавными игры с демонами, чем с родственниками моей матери по крови или замужеству. Даже основную свою форму для Хаоса я выстроил на одном из демонических племен.

Изменив облик, Грайлл впитал кресло из угла комнаты, чтобы увеличить вес и приспособиться к моим взрослым габаритам. Пока, крепко цепляясь, я карабкался на его удлинившийся торс, он воскликнул:

— Ах, Мерлин! Что за магию ты носишь в эти дни?

— У меня есть контроль над ней, но не полное знание сущности, — ответил я. — Она — очень древнее порождение. Что ты чувствуешь?

— Жар, холод, странную музыку, — отозвался он. — Со всех сторон. Ты изменился.

— Все меняется, — сказал я, как только он двинулся к окну. — Это жизнь.

Темная нить лежала на широком подоконнике. Он протянул руку и, коснувшись ее, бросил себя в полет.

Налетел могучий порыв ветра, как только мы упали вниз, рванули вперед, взлетели. Мимо, качнувшись, промелькнули башни. Звезды были ярки, четверть луны уже поднялась, освещая брюхо низкой линии туч. Мы парили, замок и город уменьшились в мгновение ока. Звезды танцевали, став росчерками света. Полоса полной, растекающейся волнами черноты простиралась вокруг нас. Черная Дорога, внезапно подумал я. Это было как временная версия Черной Дороги в небе. Я глянул назад. Там ее не было. Словно, пока мы мчали, она наматывалась на гигантскую катушку. Или она наматывалась на нас?

Под нами скользила сельская местность, как фильм, прокручиваемый на утроенной скорости. Пролетели лес, холм и горный пик. Наш черный путь лежал огромной лентой, залатанной светом и тьмой, словно дневной свет со скользящими тенями облаков. А затем — стаккато — темп увеличился. Я вдруг заметил, что ветра больше не было. Внезапно высоко над головой проглянула луна, и скрюченный горный хребет зазмеился под нами. Тягучая неподвижность имела характер сновидения, и луна в один миг пала вниз. Линия света расщепила мир справа от меня, и звезды начали исчезать. Не было напряжения в теле Грайлла, пока мы азартно мчались по черному пути; и луна исчезла, и свет стал желтым, как масло, приобретая розовый оттенок вдоль линии облаков.

— Власть Хаоса растет, — заметил я.

— Энергия беспорядка, — отозвался он.

— Это больше, чем ты рассказывал мне, — сказал я.

— Я только слуга, — ответил Грайлл, — и не допущен в советы всесильных.

Мир продолжал светлеть, и впереди, насколько я мог видеть, волной катила наша черная дорога. Мы мчали высоко над горной местностью. И облака раздуло в стороны, и в быстром темпе росли новые. Мы, очевидно, начали переход сквозь Тень. Чуть погодя горы сгладились и проскользнули расстелившиеся равнины. Солнце очутилось на середине неба. Мы, кажется, по-прежнему шли над черной дорогой. Кончики пальцев Грайлла едва касались ее, пока мы двигались. Его крылья то тяжело взмахивали передо мной, то мерцали, невидимые, как у колибри.

Солнце наливалось вишнево-красным далеко слева. Розовая пустыня раскинулась под нами…

Затем она погасла, и звезды повернулись, как на огромном колесе.

Мы снизились, едва не касаясь верхушек деревьев…

Мы прожгли воздух над деловитой улицей городского центра, с неоном в окнах, с огнями на столбах и на радиаторах средств передвижения. Теплый, спертый, пыльный, газовый запах города окружал нас. Несколько пешеходов взглянули вверх, заметив наш пролет.

Когда мы мелькнули над рекой, перевалив через крыши домов пригорода, горизонт колыхнулся, и мы прошли над первобытным ландшафтом из скал, лавы, непрерывных обвалов и содрогающейся земли, двух действующих вулканов — один поближе, второй далеко, — плюющих дымом в сине-зеленое небо.

— Как я понимаю, это — короткий путь? — сказал я.

— Это самый короткий путь, — отозвался Грайлл.

Мы вошли в долгую ночь, и в тот же миг показалось, что путь привел нас в глубокие воды: яркие морские создания мельтешили и шныряли перед носом и в отдалении. Пока мы сухи и не расплющены: Черный Путь хранил нас.

— Это столь же великий сдвиг структур, как и смерть Оберона, — услужливо сказал Грайлл. — Эффект от него вызвал зыбь на всей Тени.

— Но смерть Оберона совпала с воссозданием Образа, — сказал я. — Дело скорее в этом, чем в смерти монарха одного из противостояний.

— Верно, — отозвался Грайлл, — но сейчас время нарушенного равновесия сил. А все это — последствия. И будет все еще суровее.

Мы нырнули в просвет меж темных масс камней. Световые полосы стелились позади нас. Неровности дна оттенялись бледно-синим. Позже — как быстро, я не знаю — без всякого перехода мы от темного морского дна оказались в пурпурном небе. Единственная звезда пылала далеко впереди. Мы мчались к ней.