Вера Семенова - Имеющие Право

— Ну, о нем позаботится Тирваз, если захочет, — Лафти усмехнулся, проверяя стропы. — Он вроде как теперь под его покровительством.

— Не смей, пусти меня!

Дельтаплан взлетел. И вовсе не так, как положено похожим на него конструкциям — качаясь на потоках ветра, ловя крыльями воздух. Он полетел словно выпущенное ядро, набирая скорость с каждой секундой, рассекая пространство. Если бы не заслоняющие пассажиров легкие стенки из ткани, которые непонятно как держались на такой скорости, встречный ветер исхлестал бы лицо до крови.

Эстер изогнулась как могла, ударяя пятками по корпусу. Она начала колотиться еще сильнее, когда повернула голову на запад и увидела аккуратно раскрывающийся на горизонте цветок — ярко-оранжевый снизу и черный по краям. Взрывная волна долетела даже до них, заставив дельтаплан закачаться. Кричать она не могла, потому что ветер сразу залеплял рот и уши.

— И почему все бабы такие дуры? — Лафти пожал плечами, лавируя в воздухе и заставляя дельтаплан подняться чуть выше. — Если ты так ищешь смерти, ну потерпи еще пару недель — и все в мире будут одинаково смертны, если ты нам поможешь. И тогда поступай, как тебе заблагорассудится. Что такое несколько десятков дней для настоящей любви, ты ждала и дольше. В чем проблема-то?

Они летели над океаном, ровно и уверенно, и тень от маленького дельтаплана на фоне луны, почти неразличимая, бежала вслед за ними по волнам.

Но Эстер казалось, что все вокруг звенит от ее беззвучного вопля. Что он катится вслед за ними, поднимаясь над кромкой воды и вырастая, как цунами, и скоро накроет их с головой.

Сумерки — самое красивое время дня в Венеции потому, что больше всего подходят вечно умирающему городу. Под ярким солнцем совсем по-другому смотрятся декорации из домов с облупленной штукатуркой, торчащих из воды деревянные свай с бородой из водорослей и бесконечных мостов, повторяющих изгибы друг друга, как волны. Лучше всего бродить по городу в краткое время распада дневного света, когда воздух становится тонким и чуть колеблется, как на грани перехода в другой мир, но зажигать фонари еще рано. Тогда ощущение нереальности происходящего вокруг становится полным, и не удивляет любое странное видение, мелькнувшее в просвете между домами, или на ступеньках у густо-зеленой воды, или в мерно качающейся лодке, проплывающей внизу.

Поэтому частых прохожих совершенно не удивляло, что молодая женщина в длинном плаще, край которого был наброшен на голову, но не скрывал длинных светлых локонов, шла по набережной без туфель. Напротив, для ее облика это казалось совершенно естественным — она и должна была идти бесшумно, словно танцуя на старых камнях, когда одно движение плавно перетекает в другое. Каждому, кто на секунду заглядывал ей в лицо, хотелось зажмуриться от сияния распахнутых зеленых глаз, а потом смотреть снова и снова, но женщина передвигалась слишком быстро. Темно-фиолетовый плащ мелькнул на одном горбатом мосту, затем на другом, она прошла вдоль канала по узкой дорожке без перил, оглянулась и свернула в арку. Хлопнула неразличимая в темноте дверь.

Женщина легко поднялась наверх по узкой лесенке и вошла, не постучав. Ставни в мансарде были раскрыты настежь, впуская шум вечернего города и неповторимый запах воды, водорослей, специй и рыбы из ресторанчика под окном и цветов, оплетающих подоконник. Заметно стемнело, но обитатели комнаты не торопились зажигать лампы, поэтому небо в проеме окна еще казалось светлым.

Обитателей было двое — невысокий лысоватый субъект неопределенного возраста сидел у окна, нацепив старомодные очки в темной оправе и делал вид, будто стучит по клавишам ноутбука, хотя на самом деле разглядывал проходящую под окнами толпу, особое внимание уделяя девицам в коротких майках. Девушка с рыжими растрепанными волосами сидела на застеленной кровати, подобрав ноги и отвернувшись к стене, и очевидная напряженность ее позы заставляла трижды подумать, прежде чем завести непринужденный разговор, например, весело спросить: "Привет, как дела?"

— Привет, как дела? — поздоровалась обладательница белокурых локонов, закрывая за собой дверь. Ее лицо было одновременно безмятежным и печальным, если такое сочетание вообще возможно.

— Все нормально, — ответил человек у окна, пожимая плечами. У него была очень странная манера улыбаться — словно он заранее издевался над собеседником и подвергал сомнению все, что тот скажет. — Мы пребываем в жесточайшей депрессии. Нам ни что не мило, жить мы не хотим и предпринимать какие-либо осмысленные действия тоже. Особенно в присутствии мерзкого и злобного Лафти, отравляющего своим существованием этот дивный город… И я не уверен, что прекрасная Фэрелья принесет утешение нашей исстрадавшейся душе. Скорее наоборот, поэтому не пойти ли прекрасной Фэрелье куда-нибудь в… нет, Стелла, это несерьезно, там она много раз была, и потом это не оскорбление, ей это даже понравится.

— Не смей меня так называть!

Девушка резко повернулась. Ее глаза, в отличие от глаз прекрасной белокурой гостьи, были не очень большими и не особенно примечательного светло-серого цвета, но из них словно ударило ледяное пламя.

— Огромное достижение, — Лафти оторвал пальцы от клавиатуры и радостно похлопал в ладоши. — Целых пять слов за день. Впрочем, женщинам ведь говорить совсем необязательно, даже напротив, так что мы приближаемся к совершенству. Фэрелья, я прав?

— Ты бы тоже лучше помолчал, — заметила Фэрелья, подходя к кровати и садясь рядом с ней на пол.

— Послушай, я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Я тоже теряла возлюбленных, я знаю…

— Вы хоть помните, сколько их было?

Белокурая женщина нимало не обиделась. Она смотрела по-прежнему грустно и ровно, и на нежных округлых щеках сверкали золотые пылинки — то ли искусный макияж, то ли обман зрения в сумерках.

— Я помню каждую любовь в этом мире, которая не состоялась или которая прервалась до срока. Но от этого она не стала менее прекрасной. Поверь мне, меня гораздо больше печалит любовь, превратившаяся со временем в скуку или ненависть. Ты должна радоваться, что твоей любви не уготована подобная участь.

— Я сама не своя от радости, — рыжая девушка несколько мгновений мерила ее взглядом. Рядом друг с другом они смотрелись весьма любопытно — одна в вечернем платье бирюзового цвета, которое обнаружилось под соскользнувшим на пол бархатным плащом, другая в мятой черной футболке с изображением какого-то загадочного зверя и коротких джинсах с бахромой. — Ничего, что я не прыгаю от восторга? Здесь потолки низкие.

— Слушай, Фэрелья, это бесполезно, — вступил в разговор Лафти, закрывая крышку ноутбука. — Поскольку я намного умнее тебя, я за много лет понял одну вещь — если людям что-то взбрело в голову, они так и застрянут на этой мысли. Пытаться что-то сделать невозможно. Поэтому увы, признаю свое полное поражение, прошу считать мой новый план невыполнимым и мою миссию законченной. С потомками нашедших Бессмертие может встретиться кто-нибудь другой из Двенадцати, а я помою руки и пойду.