Вера Семенова - Чаша и Крест

— Вас действительно зовут Женевьева де Ламорак? — переспросил сидевший напротив лейтенант, наклоняясь чуть ближе.

— А разве вы не знаете, кого везете в тюрьму? — насмешливо спросила Женевьева. — Или теперь в Круахане записывать имя арестованного — излишняя деталь? Все равно скоро почти все там окажутся.

— Я представлял вас совсем по-другому, — задумчиво протянул гвардеец, скользя по ней глазами. Женевьева передернула плечами, потому что его взгляд слегка заблестел и сделался для нее малоприятным. — Я хорошо помню всю эту историю с уничтожением всего рода де Ламораков и всех их родственников. Я тогда только пошел служить в гвардию. Говорили, будто у Жоффруа де Ламорака была дочь, но ее то ли съели собаки, то ли она утонула. На всякий случай ее тоже объявили вне закона, как всех остальных.

— Недостойное развлечение для верного слуги первого министра — мысленно представлять себе государственных преступников с непонятной целью, — фыркнула Женевьева, опять возвращаясь к разглядыванию камней, через которые медленно переезжала карета.

— Я всегда думал, что северянки все бледные и худосочные, — нимало не смущаясь, заявил гвардеец, — с бесцветными глазами и тонкими светлыми волосами. А вы такая необычная… и очень красивая.

— Я никогда не испытывала иллюзий по поводу собственной внешности, — Женевьева презрительно приподняла верхнюю губу в характерном для нее легком оскале, — но вовсе не считала себя краснолицей и толстой, как выходит по-вашему.

— Я совсем не это имел в виду, — лейтенант слегка смешался, приложив руку к груди — видимо, Женевьева оказалась способна сбить с толку даже его.

— Впрочем, — перебила она его, — в тюрьме я достаточно быстро превращусь в бледную и худосочную, Так что вашим восторгам осталось существовать недолго — от силы пару часов.

"А на самом деле и того меньше", — прибавила она про себя с некоторым злорадством, пошевелив средним пальцем.

— Вы очень странная девушка, — задумчиво сказал гвардейский лейтенант, — ваш голос звучит так, будто Фэнг вас совсем не пугает. Но вы же не можете не бояться, если представляете, что вас там ждет.

— Не беспокойтесь, господин Морган постарался достаточно красноречиво рассказать о моем будущем. Он был краток, но вполне убедителен.

— И вас совсем не страшит, что ваша жизнь, по крайней мере, нормальная жизнь, сейчас закончится?

— Послушайте, э-э-э… сударь, — Женевьева слегка замялась.

— Мое имя де Шависс, — поспешно вставил лейтенант.

— Ну ладно, — она махнула рукой, — вы что, хотите вызвать у меня повышенную жалость к себе самой? Или в обязанности гвардейского конвоя входит исповедовать узников, прежде чем они переступают ворота тюрьмы7

Лейтенант еще раз внимательно смерил ее взглядом, потом нашарил висящий возле окна шнурок и потянул. Карета заскрипела, останавливаясь, Женевьева дернула руками, но вовремя сообразила, что они еще никуда не приехали, просто Шависс зачем-то остановил карету. К счастью, он не особенно заметил ее жеста или истолковал как проявление естественного для девушки испуга, который он всячески старался в ней отыскать.

— Выслушайте меня внимательно, графиня, — сказал он, — и не перебивайте. Я не стану снова пересказывать, что ждет вас в тюрьме. Но даже если вдруг к вам будут достаточно милосердно относиться, что крайне сомнительно, через три года в Фэнге вы превратитесь в старуху. Если вы и надеетесь когда-то выйти на свободу — она будет вам уже ни к чему. Я хочу, чтобы вы осознали — только сейчас вы еще можете изменить свою судьбу. Потом будет слишком поздно.

Я никогда не встречал такой девушки, как вы. Мне очень не хотелось бы, чтобы подобная красота погибла в тюрьме.

— Вы хотите предложить мне другой выход? — морщась, сказала Женевьева.

— Да, я предлагаю вам свою руку и сердце. Я прошу, чтобы вы стали моей женой.

— Что?

Женевьева подняла брови и слегка тряхнула головой, полагая, что ослышалась. Но напряженное лицо Шависса и его судорожно стиснутые на коленях руки говорили о том, что он вряд ли шутит, более того, скорее всего произносит подобные слова в первый раз. Все-таки она звонко рассмеялась, запрокинув голову:

— Вы, видимо, сошли с ума! Зачем вам государственная преступница? Вы будете приходить ко мне на свидания в камеру? Или сами найметесь меня сторожить для верности?

— Я уверен, что его светлость монсеньор Морган простит ваши проступки, какими бы тяжелыми они не были, ради моей верной службы.

— Видимо, вы собираетесь оказать ему немалые услуги, — Женевьева внезапно посерьезнела.

— Достаточные, — уклончиво ответил Шависс, — для того, чтобы даровать вам полное прощение и вернуть ваше имя незапятнанным.

— Сдается мне, что незапятнанное имя в наши дни в Круахане оплачивается очень грязными делами, — резко произнесла Женевьева. — Может быть, вы еще надеетесь вернуть несколько моих родовых замков? Ламорак, конечно, сожгли, но у меня есть еще.

— Это тоже не будет лишним, графиня.

— Сомнительная перспектива, — покачала головой Женевьева, — когда еще это сбудется, и сбудется ли вообще. Сколько же услуг надо оказать господину Моргану — вам не хватит и двух недель, чтобы перечислить их все на последней исповеди. Поэтому непонятно, зачем я вам нужна.

— Если я скажу, что люблю вас, вы ведь все равно мне не поверите?

— Ха!

Женевьева коротко выдохнула, выражая этим восклицанием свое отношение к мужским признаниям и к любви в целом.

— Тогда может быть, вам подойдет больше, если я скажу так — я всегда мечтал жениться на девушке очень высокого происхождения. Пусть не на принцессе и ни на королеве, но чтобы в ее роду были короли. Я сам, милая графиня, даже "де" к своей фамилии прибавляю не очень законно — у меня недавно умер старый четвероюродный дядя с маленьким поместьем и титулом, но у него полно прямых наследников. Им только не повезло, что я вовремя поступил в гвардию, а они нет, — Шависс хмыкнул. — Я всегда считал, что достоин большего. Все эти высокородные графы и герцоги, гордившиеся своей родословной, которая не помещалась на стене их парадного зала, — где они теперь? Их место заняли мы — люди, которые знают, чего хотят в жизни, и которые не остановятся ни перед чем, чтобы этого добиться. Мы сидим на их креслах, едим с их посуды и берем в жены их дочерей.

Он в очередной раз окинул Женевьеву длинным взглядом. Она сидела, резко выпрямившись и вздернув подбородок, с презрительным выражением глаз стального цвета, напоминающих клинок шпаги, но этот взгляд не был отталкивающим. Наоборот, необычное сочетание светло-серых глаз и ярко-медных волнистых волос, рассыпавшихся по плечам и бросающих теплый отблеск на стены даже в полумраке кареты, только притягивало к ней. И Шависсу казалось, что чем более насмешливо она щурит глаза, тем больше его к ней влечет. Он представил, как задергивает полог у ее постели и наклоняется к ней, чтобы хоть на мгновение разгладить язвительный изгиб этих полных губ, и жаркая волна поднялась по его телу, бросившись в лицо.