Ольга Кузнецова - Просто солги

Лея плачет. И я, чувствую, что, наверное, тоже.

Я смотрю ему прямо в лицо и придирчиво изучаю. Он думает, что я его не вижу, смотрю не на него — в пустоту. Думает обо мне вообще черт знает что — у него на лице написано.

Я встречаюсь с его взглядом, и на мгновение в его прищуренных зрачках даже проскальзывает удивление. Но я не могу отвести от него взгляда, иначе он поймет весь мой блеф. Иначе придется раскрыть все карты.

Он почти такой, каким я его себе представляла, — только вот скулы шире и ухмылка опаснее. Похожа на хищную.

— Джо?.. — спрашиваю я.

Он молчит, и теперь я, кажется, знаю, почему.

…

Мне теперь сложнее стрелять, сложнее убивать, сложнее слушать, сложнее чувствовать. Обо всем этом как-то забываешь, когда можешь видеть.

Все это теряет значение, когда можешь смотреть на себя в длинное зеркало на стене (раньше я могла только слышать, как Лея перед ним вертится). Я не особенная, но и не простая. Просто незнакомая. У меня выцветшие рыжеватые волосы, темно-синие глаза, которые, кажется, что задернуты матовой туманной пленкой. Четкие скулы — я бы даже сказала, острые, — всклокоченные космы и тонкие прямые губы, криво намазанные алой помадой. На какой-то момент я думаю, что тоже похожа на одну из этих проституток, но вовремя вспоминаю, что я, собственно, с ними и живу.

Изображение перед глазами мутное, но все же мне хочется верить, что вскоре все станет еще четче. Вскоре мир станет реальнее, материальнее, ощутимее.

Старый темно-синий жакет изрядно потрепан, на нем пятна через дюйм, а еще у него на самом деле оторвана одна пуговица. А лента на голове уже больше даже не напоминает шелк — протертая и растрепанная, она осиротело спадает до плеч, на сквозняке поигрывая нитками.

Часы бьют двенадцать, и на этот раз я точно могу определить, что на улице полдень. А еще я понимаю, что вот-вот начнет сходить снег.

Громкий, отзывающийся в сердце гонг часов по-настоящему застает меня врасплох, и я боюсь, будто бы деревянная кукушка расскажет Джо мой маленький секрет.

Уже по-привычке выползаю на карниз. Он, оказывается, далеко не устойчивый, и если зазеваться, то легко можно полететь вниз со второго этажа. И теперь я чувствую эту обыкновенную человеческую боязнь. Боязнь высоты.

Фак.

Закрываю глаза, чтобы успокоить сбившееся дыхание и медленно и равномерно вдыхаю морозный воздух. Вместе с чистым Нью-Йоркским кислородом ко мне в легкие попадает противный смог, приправленный доброй порцией сигаретного дыма. Я все равно все это чувствую слишком четко.

Но на данный момент эта адская смесь — мой единственный настоящий глоток свободы. Как будто я только научилась дышать и впервые увидела солнце.

Вновь открываю глаза и принимаюсь рассматривать снующих внизу прохожих. Они на меня тоже смотрят с удивлением, непониманием, но не так, как смотрели бы — изучали — если бы были полностью уверены, что я не вижу их. В каждом плохо различимом лице я вижу правильные черты Кима, ищу похожие на меня глаза, но вовремя вспоминаю, что даже не знаю толком, как он на самом деле выглядит.

А еще теперь я могу увидеть, что у дома синие стекла.

"Дом с синими стеклами", — усмехаюсь я про себя.

В комнате же непривычно тихо: я не слышу доносящегося оттуда знакомого звяканья. Но с другой стороны — это даже хорошо, что Лею отпустили на уик-энд. Она бы не поняла, каково это — снова видеть то, что твоя память уже мысленно похоронила, каково это — вновь увидеть в зеркале свое отражение.

Я кидаю в помещение небрежный взгляд и многое начинаю понимать. Понимаю, что кровать-диван-кушетка на самом деле и есть небольшой диван — просто очень узкий. Понимаю, чем это Лея все время постоянно звякала: на прикроватной тумбочке она оставила спицы и моток пряжи. Думаю о том, чтобы попросить ее научить и меня тоже, но снова невовремя вспоминаю, что Лея еще не знает мой секрет. И никто не должен узнать. Даже Ким.

Я гадаю, какой Ким на самом деле. Представляю его каштановые смешные кудряшки и серьезный взгляд глаз, как сказал Шон, похожих на мои.

Звонит телефон, и я снова вздрагиваю, точно преступник, которого застали на месте преступления. Да так, в сущности, оно и есть.

Не знаю, нажимаю ли я "принять вызов" на ощупь, по памяти или благодаря тому, что вижу зеленую кнопку. Я не знаю, но это уже не имеет значения.

— Да.

— Кесси, есть работа, — декламирует он своим неизменным голосом. Голосом плохих парней.

— Джо, Прости, но я, кажется, себя не очень хорошо чувствую. — Ложь. Постоянная ложь, которую я уже сама начинаю принимать за правду.

— Именно поэтому снова вылезла на карниз? — совершенно спокойно сообщает Джо.

Внутренний голос говорит: "Не смотри, не смотри вниз: он стоит там и пялится на тебя". Хочется послать этот голос куда подальше, но вместо этого посылаю Джо:

— Давай ты не будешь лезть в мою личную жизнь. Я сегодня не могу. И точка.

Я вижу, как вздымается от смеха его грудь. Даже не глядя на него, я вижу.

— Кесси, твоя личная жизнь перестала быть твоей два месяца назад. С тех пор она принадлежит нам.

— И Главному?

— И Главному.

— И тебе?

Он не отвечает — бросает трубку. И впервые в жизни я не хочу знать, почему он промолчал.

…

Джо — мой личный ангел-хранитель. Он, может, и заставляет меня делать только то, что хочет именно он, но он все же заботится обо мне, хотя никогда в этом и не признается.

Но у него на лице тоже жалость — теперь я вижу.

— Давай, Кесси, пора. — Он легонько подталкивает меня в спину. Легко, ненавязчиво, но движением, не терпящим никаких возражений.

Я не оборачиваюсь, чтобы в последний раз посмотреть на него. Не оборачиваюсь, потому что теперь постоянно боюсь быть раскрытой. Страх похлеще мании преследования.

А еще я не знаю, почему до сих пор не сказала ему, что чувствую уже не так сильно, как прежде, и, к тому же, теперь снова могу видеть. Но последнее его вряд ли заинтересует.

Я прислушиваюсь к своему внутреннему голосу, вниманию советам маленькой Лгуньи Кесси внутри меня. И этот голос говорит мне, что Джо пока не должен знать. Никто не должен.

Я слепо хватаюсь за грязные стены дома — может, по-привычке, а может, потому что он все еще смотрит мне вслед. Теперь я понимаю, как он себя на самом деле чувствует, каждый раз отпуская меня на очередную "операцию". Он думает, что я, возможно, могу и не вернуться обратно.

Но мне, в сущности, фиолетово.

Оказавшись внутри обшарпанной нью-йоркской панельной малоэтажки, я растерянно начинаю выискивать нужную мне квартиру. Раньше я это делала по запаху, но теперь запах уже не такой сильный.

Одна из дверей приоткрыта, и я осторожно, даже чуть было не постучавшись, переступаю порог. В нос сразу же бьет знакомый запах. И омерзение внутри организма вмешивается с потерянным два месяца назад желанием: как же я хочу пива.