Айя Субботина - Время зимы

А потом прибежал Луме. Мальчишка то и дело пытался избавиться от перевязи, но кто-то из женщин обязательно оказывался рядом, чтоб остановить его и "приласкать" подзатыльником. Маленький северянин хоть и был круглым сиротой, на произвол судьбы его не бросили, а когда доходил черед есть, подпихали Лиме к остальным детям, и давали баранины вровень с остальными.

Сейчас Луме бежал с самого верха утеса, так резво, что дважды чуть не свалился кубарем с пологого склона. Арэн подумал, что как только мальчик окажется поблизости, он и сам даст ему затрещин за то, что ослушался и, вопреки наставлениям, ушел далеко от лагеря. Но Луме спешил так, что у дасирийца невольно зародилось подозрение — не ведет ли маленький северянин за собою незваных гостей? Он торопливым шагом пошел ему навстречу и пацаненок, как только добежал до Арэна, принялся невнятно что-то говорить. От бега грудь его высоко вздымалась, слова комкались и рвались, образуя несвязный потом, из которого Арэн понял только одно — корабли.

— Какие корабли? — Арэн тряхнул пацаненка за плечи.

— Там, — Луме указал на север, отдышался немного, утирая слезы, набежавшие в уголки глаз. — С парусами такими, большими. И белый парус на том, что идет самым важным, и дракон у него на носу, тоже белый.

— Много? — Дасириец не давал расцветающей надежде раскрыться в полную силу.

— Много, господин, — кивнул мальчик.

— Предупреди в лагере, — велел Арэн, — пусть готовятся на всякий случай. А я пойду погляжу, кого море принесло в гости в такую рань.

Острое море принесло драккары. Дасириец насчитал несколько десятков, но были и еще. Луме все сказал верно — к тому времени, как Арэн взобрался на утес, первый из кораблей был достаточно близко, чтоб разглядеть тех, кто упрямо налегал на весла и рослого мужчину в самом носу драккара. Северяне, ветер приносил их громкую песню на северном наречии, рванном и грубом, но оно сейчас как никогда раньше ласкало слух дасирийца. И, хоть Арэн уже не сильно верил в то, что помощь придет, душа его ликовала.

Когда он вернулся обратно на берег, там уже царил хаос. Часть мужчин похвасталась за выстроганные колья, часть пыталась заставить женщин и детей прятаться обратно в пещеру. Кто-то заливал огонь, какая-то старуха стенала, что в спешке опрокинули целый котелок похлебки.

— Это помощь пришла, — громко сказал Арэн. Пришлось повторить, потому что даже его громогласные слова утонули в пререканиях и ругательствах, которыми обменивались северяне налетая друг на друга.

Только когда до деревенских дошел смысл его слов, они перестали суетиться и почему-то уставились на него так, будто чужестранец объявил о рождении нового бога. Арэну пришлось в-третий раз повторить сказанное.

К тому времени впереди, из-за выступа скалы, уже появился нос первого драккара. Даже та малая пригоршня выживших так громогласно возликовала, что крики их разнеслись далеко окрест. Арэн тоже впервые за долго время почувствовал облегчение, радуясь, что скоро увидит Раша и его неизменную кислую физиономию.

Когда к берегу пристали первый из кораблей, северяне от мало до велика, вышли встречать владыку Северных земель. Арэн сразу узнал его по богатой накидке и цельно выделанной шкуры белого тигра и бороде, идеально гладкой, с серебряными кольцами, что держали косы. Селяне принялись кланяться и желать многих славных лет жизни и вечного благословения Скальда.

Когда Конунг поравнялся с Арэном, дасириец отдал уважение на свой манер — приложил руку к груди склонил голову.

— Ты здесь был за главного, чужестранец? — Спросил тот.

— Я, владыка Севера, — ответил Арэн и поднял к нему лицо.

— Слыхал, у тебя ко мне дело. — Сказав это, Конунг нахмурился и заложил большие пальцы за тяжелый железный пояс, обитый серебряными гривнами.

— Так и есть. — Арэн не торопился показывать письма. Дасириец решил обождать и узнать, что сталось с Рашем, судьба северянки его так же беспокоила, но карманник, вечно попадающий в какие-то переделки из-за своей языкатости, мог нажить себе не одну проблему.

— Поговорим после об этом, — не настаивал Конунг. Он осмотрел людей — сельчане хоть и улыбались, внимая каждому слову своего правителя, продолжали хранить затравленный вид. — Где шараши? — спросил коротко, снова оборачиваясь на Арэна.

Дасириец рассказал обо всем. Его слова поддерживали и дополняли. Кто-то из женщин сказал, как отважно чужестранец помогал вытаскивать северян из-под каменного града в ущелье близ Хеттских гор, ее подхватили. Арэн, как мог, сдерживал улыбку — он был доволен, что деревенские не считали его злым пришлым с юга.

Когда Арэн закончил, к берегу пристали новые корабли. Дасириец обеспокоенно разглядывал все новых и новых воинов, которые покидали драккары, грозя топорами и мечами людоедам, под дружное ликование выживших. Нигде среди них не было видно ни карманника, ни Хани. Арэн собрался набраться наглости и спросить Конунга, что с ними сталось. А в голове зародилась гадкая мыслишка о том, что и Раш, и девушка-северянка могли попросту сгинуть в снегах, а владыка Северных земель узнал о напасти от кого-то другого. Тут же вспомнились слова Мудрой: белый альбатрос над заснеженными просторами и ни слова про Раша, который сопровождал Хани по его, Арэна, велению.

Но владыка Севера уже был в плотном кольце высоченных, под стать ему, северян, и к нему было не подойти. Судя по их одеждам, все они были выше рангом, чем простые вояки, что как раз раскладывали весла на сушку. Тут же замелькали синие мантии служителей Скальда, которые принялись громогласно предлагать помощь раненым, если такие есть.

Дасириец почувствовал злость. Приступ дикой ярости на себя самого, на самоуверенность. Как он смел решать, что и кто будет делать? Возомнил себя властелином над человеческими жизнями и забылся, что это у себя в Замке всех ветров он был Арэном Кровавым, а здесь все равны. И нынче, когда они едва избежали гибели под ногами порченного мамонта — разве не тоже самое взбрело ему, Арэну, в голову? Все решать своей волей, все видеть своими глазами. И думать, будто бы…

— Арэн, чтоб тебе девки никогда не нагибать! — Раздалось позади, и дасириец обернулся, не веря собственным ушам.

Раш. Живой, хоть порядком потрепанный, со сливовой переносицей, распухшей, точно кто-то крепко приложился к физиономии карманника. На щеке уродливым красным полыхал шрам, почти от самого виска и до скулы. Кольца в губе не было, недоставало одной серьги. И первое, что сделал Арэн — лихо преодолел расстояние между ними и, что есть силы, схватил карманника в охапку, сжав так, что тот мигом посетовал:

— Ты чего, полоумный, и так еле ребра целы остались.

— Да ну тебя! — Арэн отпустил карманника, но напоследок припечатал кулаком его плечо. Радость от того, что прохвост жив, придала оптимизма. — Что это с рожей у тебя?