Айя Субботина - Время зимы

Раш тронул себя за щеку, скривился, точно выпил кислого молодого вина. Нехотя, — это читалось в каждом его движении и каждой дрогнувшей мышцы на лице, — рассказал, как встретился с каким-то проходимцем. Потом Раш подошел к тому, как на них напали здоровенные герги, тут же сам себя перебил и спросил, почему не видно Миэ и Банру. Как раз когда Арэн собрался сообщить товарищу неприятную весть, их перебил угрюмый голос.

— Чужестранец, — сзади стоял сам владыка Торхейм и глядел на карманника недобрым взглядом, — надобно нам поговорить.

Настроение Арэна мигом улетучилось. Не рискуя вмешиваться, — он проклинал предстоящий разговор с Конунгом и не хотел загодя попадать к тому в немилость, — дасириец проследил за ними. Торхейм, в отличие от многих правителей, которых Арэну довелось повидать, не водил за собою хвост охраны, зато меч за его спиной был востро заточен и предназначен для боя, а не хвастовства ради.

Что нужно правителю Артума от мошенника Раша, думал дасириец, глядя, как эти двое поднимаются в гору, по тропке, что вела на утес.

Возня на побережье, между тем, все нарастала. Кромки земли, зажатой между скалами, не хватило, чтоб дать приют всем драккарам, потому северяне с кораблей, которые подходили последними, добирались до берега вплавь. Они шумели, ругали погоду и рассказывали, как сам морской повелитель Велаш встал им на пути: дети пугались и прятались за материны юбки, взрослые сельчане воздавали хвалу Снежному, что отвел напасть. Арэн так и не понял, что произошло с армадой кораблей, пока они шли по Острому морю. Глядя на обломанные мачты и потрепанные корпусы кораблей, видя, как сносят на берег едва живых воинов, мрачнел все сильнее. В конечном итоге, когда большая часть воинов покинула драккары, Арэн увидел, что воинство северян не так уж и велико. Помянул яростного Ашлона и попросил Хранителя отваги послать им благословение, если дело дойдет до битвы.

Дасириец хмыкнул, вспомнив, как рассвирепел Торхейм, когда услыхал, что шаращей и следа нет. Владыка Северных земель ждал битвы, от него за милю несло нерастраченной жаждой крови.

— Поглядите-ка, нынче порченная стала фергайрой, — раздался совсем рядом голос Лумэ, который постоянно крутился рядом с Арэном.

Дасириец вопросительно глянул на него. В ответ мальчишка только указал пальцем на девушку, что хлопотала возле раненых. Арэн сразу узнал знакомые серебряные косы Хани. Только нынче на ней был дорогой пояс в серебряных бляхах и драгоценные украшения на косицах. Все деревенские, и воины Артума, и даже вожди расступались перед нею, стоило северянке подняться на ноги.

— А те двое кто? — Арэн увидал сперва одного крепкого северянина, который что-то шепнул Хани на ухо, а после второго, похожего на него как две капли воды. Дасирийца удивило не сколько отсутствие у этих двоих бород, сколько их почти обнаженные торсы, покрытые руническими шрамами.

— Шамаи, — почему-то шепотом ответил пацаненок, шмыгнул носом, не сводя глаз с обоих. — Первый раз увидал их. Сказывали, что шамаи больше уж и нет. Отец говорил, перевелись воители Севера. А эти… настоящие.

Арэн чувствовал благоговение в голосе Лумэ. Что там Миэ рассказывала про шамаи?

Харст бы все взял, и как он мог забыть?! Нужно немедленно найти Конунга и уговорить его дать людей, чтоб разобрать завал. Хоть на немного, чтоб дать шанс тем, кто еще мог быть жив. Сколько же времени прошло, думал дасириец, поглядывая в сторону, где скрылись Конунг и Раш. Несколько дней или больше? Точно больше, уже третий день, как он привел деревенских на побережье.

Но посчитать не удалось. К нему как раз подошла северянка. Лицо ее как и прежде оставалось мертвецки бледным, а глаза дали приют печали и обреченности.

— Арэн из рода Шаам, — сказала она и кое-как улыбнулась.

— А мне стоит называть тебя фергайрой, колдуньей Севера? — Дасириец склонил голову, а когда поднял глаза на Хани, та вдруг сделалась совсем несчастной — того и гляди зайдется горючими слезами. Арэн озадаченно поскреб затылок, прикидывая, где хватил лишку.

— Мы привели помощь, Арэн, — сказала она, справившись с собой.

Дасириец чувствовал, как она изо всех сил старается держаться. Девчонка, испуганный ребенок, которому дали слишком необузданного мерина. И Арэн совсем не знал, какие слова сказать, чтоб облегчить ее участь.

— Что сталось в Сьёрге? — только и спросил он.

Девушка ответила не сразу, уставилась под ноги. А потом вскинула голову — серебряные "побрякушки" в косах запели, зазвенели на все голоса.

— Ничего, чужестранец, — ответила она и как бы невзначай, отступила на шаг.

Расстояние меж ними стало не многим больше, но Арэн чувствовал, что теперь на том месте будто выросла каменная стена — глухая и неприступная. И Хани спряталась за той стеной.

— Файари стала фергайрой, только и всего. Я еще не очень понимаю, что да как, но мне было велено не спрашивать лишнего, а я не так безумна, чтоб спорить с колдуньями Севера… своими сестрами отныне и до тех пор, пока Гартис меня не утянет.

— Я не знаю ваших обычаев, не знаю, как мне стоит себя вести теперь, так что ты уж не пускай мой прах по ветру, колдунья.

Она дала свободу улыбке. Вскоре их потревожил один из северян, молодой, но уже с приличным числом косиц в бороде. Его нагрудник, помятый в нескольких местах, хранил гравировку медвежьей лапы.

— Там лошадь твоя, фергайра, — сказал он, с любопытством изучая взглядом чужестранца. — Мужики кое-как выволокли упрямую на сушу, а тут она уж трех сшибла с ног.

Девушка торопливо ушла, а северянин остался и назвал себя:

— Я Фьёрн, сын Берна.

Арэн назвался в ответ. Так вот он какой, Фьёрн, подумал дасириец, когда молодой северянин забросал его вопросами откуда тот и кто такой. Молодой, слишком молодой. Арэн старался отвечать немногословно, благо, что собеседник сносно говорил на общей речи.

— Никогда не был в дасирийских землях, — признался Фьёрн и глаза его вспыхнули, будто он увидал диковину. — У нас говорят, что воины Дасирии ходят все сплошь в железных панцирях, и что их ни меч не берет, ни топор.

— Ну полностью или нет — вопрос спорный, — улыбнулся Арэн, продолжая думать о своем. — А вот что меч не берет — враки. А не то бы тогда уж везде только одни дасирийцы и были, до самой шаймерской пустыни.

— Еще у нас говорят, что как только ваши младенцы-мальчики научаются ходить, их ставят на пол меж мечом и мотыгой. И тем, кто выбирает мотыгу, тут же отнимают мужские причандалы и определяют в скотоводы.

Арэн, как ни старался сдержаться, залился хохотом. Северянин озадаченно оглаживал бороду и дасириец поспешил объяснить, что ничего такого в его землях нет. И всякий, кто не раб, может заниматься тем, что ему по душе — хоть скот разводить, хоть пашню возделывать, хоть с мечом упражняться.