Айя Субботина - Время зимы

— Знали на что шли, пожал плечами Раш. Сейчас его больше заботла потерянная серьга с изогнутое кольцо в губе. Кривясь от боли, карманникдостал его и без сожаления швырнул за спину.

— Они верили, что с ними фергайра, великая колдунья, и она защитит их. — Северянка вздохнула.

Опять затянулось молчание. Щека Раша онемела так сильно, что он перестал чувствовать боль. Тогда Хани достала из вещевого мешка костяную иглу, забрала в ушко тонкую жилу и принялась штопать карманника, словно прохудившуюся рубаху.

— На корабле Торхейма есть служители Скальда, они зачаруют шрам так, что от него и следа не останется, — сказала Хани, пряча все мази, моток с жилами и иглу обратно.

— Надеюсь, скоро этим займется Банру. — Раш поднялся, размял ноги. После того, как тело его покусала ледяная вода, карманник никак не мог согреться, постоянно чувствуя неприятное покалывание под одеждой. Пришлось натянуть все, что было в вещах, а мокрое разложить на пустых лавках. Команда "Красного медведя" уменьшилась втрое, теперь на весла сели даже Берн и Фьёрн. Последний, как только миновала стихия и жизням перестала угрожать опасность, снова позеленел в приступе морской болезни. Но ему удавалось сдерживаться.

Хани забилась в угол палубы, туда, где под досками нашла меховый мешок с птенцом. Судя по тому, что из глаз ее лились слезы, уродец тоже не пережил сражение. Раш поравнялся с ней и глянул на птенца: тот весь промок, почти лишился перьев и даже не открывал клюва, когда северянка попыталась скормить ему кусок какой-то сморщенной дряни. Кожа немощного, раздутого точно мех, тела, сделалась синюшной — ни дать, ни взять старая туша индюшки, месяц пролежавшая во льду.

— Брось его в море, — посоветовал Раш. — Сдох твой уродец.

Северянка даже не подняла головы. Она продолжала настойчиво тыкать корм в закрытый клюв.

Раш мысленно махнул на девчонку рукой и занял место за спиной Берна. Поплевал на ладони, крепче ухватился за весло и влился в ритм гребцов. До того места, где планировали высадиться северяне, оставалось полдня по воде.

— Неужто и впрямь выбрались?

— Тише ты, — прикрикнул кто-то. — Не видать ничего толком.

— Я воздух чую, морозный, аж сладко на языке.

— А мне мертвячиной несет от шарашовых туш.

Миэ, устав слушать перепалку северян, только мысленно пожелала себе терпения.

Волшебница смертельно устала. Сколько уже они идут по долгим лабиринтам под землей? Она сбилась со счета — тут не было ни солнца, ни луны, чтоб считать дни и часы. Таремке казалось, что они меряют шагами саму бесконечность. Сначала коридоры просто петляли: уходили то на запад, то на восток, выходили к маленьким подземным озерам. В одном из них вода оказалась достаточно теплой и чистой, чтоб кое-как смыть с себя грязь. Когда они покидали благодатное место, вода сделалась бурой от смытой старой крови и грязи.

Банру, наконец, пришел в себя настолько, чтоб идти самому. Жрец хорохорился, но Миэ старалась держаться поблизости. Тутмосиец, который снова лишился лика своей солнечной богини, подлечил раны мужчин, а потом еще долго рылся в сундучке с зельями, выискивая меж разных склянок вторую настойку хасиса. Словно подозревая что-то, жрец поглядывал на таремку, но вопроса так и не задал. А Миэ сделала вид, что ей нет до его поисков никакого дела.

Когда впереди замаячило пятно света, путники оживились.

Первым вышел Дорф. Он велел всем оставаться в горе, до тех пор, пока не пройдет разведкой. Мало ли куда вывел нас лаз, сказал он, и серое пятно поверхности проглотило его. Остальные остались ждать, кучно рассевшись в нескольких шагах от выхода из горы, жадно глотая чистый воздух.

— Мне грезилось будто я умер и Солнечная леди взяла меня в свое теплое царство за облаками, — сказал Банру.

— Так я и дала тебя ноги протянуть, — фыркнула Миэ. Теперь, когда жизни тутмосийца ничего не угрожало, она перестала переживать и к ней вернулась прежня язвительность. Чтобы не начать срывать злость, таремка занялась деревянно коробкой, которая все никак не желала открываться.

— Может кочевая жизнь не для меня, — продолжал рассуждать темнокожий жрец. — Может, я рожден для спокойного служения своей богине в храме ее?

Волшебница тряхнула коробку с новой силой, сделав вид, что слова Банру остались неуслышанными. Она не знала, что ответить и нужно ли. Когда на них напали тароны, в какой-то миг Миэ самой показалось, что она так и останется навечно погребенной под каменной шапкой Хеттских гор. Но думать верно ли поступила, приняв предложение Арэна ехать на самый север Эрбоса, тогда было некогда. Позже, волшебница много раз возвращалась к тем мыслям, что метались в голове, когда в начарованной тишине по стенам пещеры мелькали черные тени летунов: тот ли выбор сделала? Она не давала себе ответа.

— Дай я. — Жрец взял коробку и, повертев ее немного, сунул ноготь в узкую расщелину.

Ничего не случилось. Миэ вскинула бровь, мол, думал ты тут самый умный, а между бровями тутмосийца появилась борозда. Но Банру не сдавался. Он обхватил коробку с обоих боков, потянул в стороны, словно преодолевая невидимое препятствие. От натуги даже пальцы побелели. А потом, когда и эта мера не принесла результата, повернул обе половины в разные стороны.

Миэ даже рот раскрыла, когда коробка, со-щелчком, поддалась. Щель сделалась шире, но половинки продолжали держаться вместе. Банру поставил коробку на пол и потянул за крышку. Теперь она поддалась охотнее — странный механизм из железных трубочек и крючков поднял верхнюю часть достаточно, чтоб пропустить ладонь. Внутри, на нижней половине, в бархатном ложе, покоился шар. Ониксовая сфера размером не больше кулака, отполированная так, что в ней отразились лица жреца и волшебницы.

— Глаз, — охнула таремка. Она вытянула шар — тот был холодным и тяжелым как для такого небольшого размера. — Никогда прежде не видела таких маленьких, хотя… — Миэ задумалась, разглядывая свое отражение. Где-то на заднем фоне появилась мысль, что выглядит она как никогда паршиво, но таремка отогнала ее прочь. Не до того сейчас было. — Видела, однажды, но тот все же был больше.

— Что это? — Банру потянулся было за сферой, но Миэ ловко отодвинула его руку, а заодно осадила взглядом всех любопытных северян, которые, завидев непонятный предмет, поддались вперед.

— Это, друг мой, ониксовый "глаз". Удобная штука для того, чтобы не мучить птиц и гонцов по пустякам. Или, что будет вернее, схоронить свои вести от всяческих подсматриваний, чужих рук и глаз. Стоит сказать нужные слова — и шар покажет того, кто владеет его братом-близнецом. Впрочем, — волшебница переложила находку в другую ладонь, — их может и три, и четыре.