Айя Субботина - Время зимы

— Плохо, — не стала лукавить Миэ. — Тролли в линьку злее натасканных псов становятся. Этот, — она потрясла ошметком старой кожи, — больше того, что пришел в Яркию в первый раз. Против него никакие мечи не помогут и остроги, и вилы.

Северяне тут же притихли. Даже безучастный ко всему происходящему Банру с любопытством посмотрел на таремку, так, будто она говорила на непонятной речи.

— Если будет достаточно огня, то и тролля можно одолеть, — степенно сказал жрец. Он потеребил переброшенный через плечо ремень сумки, задумался, отчего крылья его носа стали с шумом расходиться, выпуская тонкие струйки пара. — Масло нужно, смола. И много огня. Если найдется сера и воск, и еще немного кремневой пыли, я могу смастерить жгучие липкие смеси. Проку от них мало, но ноги вязнут, если угодить по неосторожности.

Миэ не очень понимала, какой из этого будет толк, но тутмосиец, наконец, очнулся от хасисова забытья. А раз так, то можно снова рассчитывать на жреческую святую магию.

— Нужно идти дальше, — решил Дорф. Он больше не спрашивал Миэ, что делать — роль вожака пришлась северянину по душе и остальные приняли его главным над собой. — Тут и свернем. Острое море уж близко.

Стоило путникам свернуть на запад, как буквально за сто шагов появилась первая туша. Мамонт издох давно, гнилостное зловоние расползлось много шире того места, где тухло порченное мясо. Таремка порадовалась, что сберегла катушки овечьей шерсти, которыми затыкала уши. Сейчас они пригодились в самый раз и, заткнув ноздри, Миэ шагнула ближе, чтоб осмотреть зверя. Мамонт был большим, его бивни почернели, истерлись и стали короче от времени. Старый, про себя отметила таремка, приложила ко рту рукав, и сделала вдох. Привкус во рту был такой, точно там испражнился свиной выводок. Северяне предупредили чужестранку, чтоб не совалась от лиха подальше, но Миэ собиралась сама убедиться, от чего умер такой гигант.

Ее опередил Урт. Он пошел следом, но задержался у головы мамонта. Поворошив острогой облезлый мех на голове, нашел меж глаз обломок древка. О чем тут же сказал волшебнице. Миэ мало что смыслила в оружии, но даже ее скудных знаний хватило, чтоб понять — древко выстрогали наспех, сделано оно было для кого-то вдвое выше человека. Да и походило скорее на наспех остроганное от лишних веток молодое деревце.

— Шараши их убили. — Урт выглядел озадаченным и изо всех сил прятал испуг.

— Вижу, — отвечала Таремка. — Знать бы еще, куда после пошли.

— Нужно обождать. Пусть несколько из нас выйдут вперед и разведают, — предложил Ярос. — И еще бы хорошо к Яркии сходить. Странно мне, что дымным смрадом не несет, тихо да ладно, будто шли твари Шаряны, шли, и сквозь землю провалились.

В этот раз Миэ поддержала предложение разделиться. Ей не нравилось, как солнце, которое стремительно выбиралась из-за горизонта, делает их видимыми. В случае чего они могут спрятаться в лесу, но таремке вовсе не хотелось угодить еще раз в ловушку. И что за напасть, думала волшебница, глядя, как Банру совершает поклонение первым солнечным лучам, с одного боку людоеды, с другого — их ловушки. А в Хеттских горах гнездились тароны. Надежда на то, что где-то впереди есть живые, а вместе с ними и Арэн, таяла так же стремительно, как артумский снег.

Банру поклонился солнц, поднял к нему ладони, будто полной пригоршней черпал золотое тепло. Постояв так какое-то время, нараспев проговаривая слова молитв, жрец приложил ладони к лицу. Такое повторилось трижды. А после, когда янтарные глаза тутмосийца загорелись праведной яростью, вернулись северяне, которые ходили к лесу.

— Чисто все, Дорф, — сказал один. Он запыхался, глотал слова, и лоб его налился кровью. — От шарашей ни следа, птицы не пуганные, ветки целые. Я не читатель троп, знамо дело, — тут же добавил мужчина, мол, я предупредил.

Дорф посмотрел на Миэ, дожидаясь ответа. Таремка же неотрывно смотрела вперед, в ту сторону, куда ушли другие. Тревога нашептывала, что им тоже пора бы вернуться.

И тут, как будто бы ее мысли услыхали высшие силы, со стороны Яркии появились первые черные точки. Одна, две… Волшебница, уже собравшись вздохнуть с облегчением, замерла, когда к первым неясным силуэтам, добавился третий, четвертый. Еще и еще, пока они не стали походить на ползущую прямо в северян кучу гигантских муравьев.

— Бежииим! — Во всю глотку закричала таремка.

Северянам не пришлось объяснять в чем напасть. Только Банру замешкался. Не найдя тутмосийца рядом, Миэ остановилась, обернулась. В первое мгновение появилась злость, что жрец, почуяв опасность, с новой силой кинулся на поиски спасения в хасисе, и в который раз выворачивает вверх дном ящик с зельями. Но нет — Банру широко расставил ноги, ладони его встретились, локти разошлись в стороны. Со стороны могло бы показаться, что жрец опирается на невидимый парапет. Тутмосиец весь изучал магию, казалось, сам солнечный свет потянулся к нему. Когда Банру произнес первые слова молитв, воздух сделался сухим. Впереди, всего в нескольких шагах, прямо на раскисшей грязью земле, появилась огненная змейка. Она извивалась, ловко скользила туда-сюда, выводя хвостом треугольный символ. На вершине его полыхнул пламень, два других заискрились и потухли.

— Это задержит их, — сказал Банру и улыбнулся, умиротворенный.

Миэ поблагодарила товарища одним взглядом. Охранный огненный глиф может причинить много неприятностей всякому, кого угораздит в него попасть, а тем более людоедам севера, которые от огня делались беспомощными и дохли. Когда глиф стал таять, растворяясь, будто его и не нет, таремка поторопила жреца. Они и так отстали от остальных, один Урт нервно топтался впереди, дожидаясь. Миэ только сильнее уверилась, что мужчина всерьез взялся оберегать ее.

Уже когда бежала вперед, таремка подумала, что ей, со всей ее чародейством, впору защищать северянина, у которого только и было, что острога да отвага.

Иштар, столица Дасирийской империи

— Истину говорят — у дурных вестей две пары крыльев.

Регент Шиалистан озадаченно потер лоб.

Он был молод, только в прошлом году рхельцу минуло три десятка лет. Волосы, черные и прямые, Шиалистан носил свободно, не связывая их ремнями как того требовала дасирийская мода. Во всем остальном регент покорился обычаям империи, в которой собирался править. Дасирийцы были скупы и черствы все до одного, носили грубые украшения и не признавали шелков. Хлопок да тонкое сукно — даже императоры одевались в те же ткани, что и бедняки.

Шиалистан велел красить его одежды в белый с алым. Вскоре вся его свита и новоназначенные советники переняли новые веяния. Шиалистан знал, что за глаза их всех часто звали "шакальими прихвостнями", но ему до того и дела не было. Куда важнее были свои люди, поставленные там, где нужно. Белые фигуры в его шахматной партии, против серых дасирийцев с их же серой империей.