О`Санчес - Одна из стрел парфянских

– Хватит, наздоровался уже, – старуха вдруг построжала и взгляд ее подернулся чернотой, стал тяжел и тускл. – С чем пожаловал?

– Как это в песне поется: «напои, накорми, спать уложи, а потом и спрашивай…»

– Я ваших олловских песен не пою, да и не слушаю. Ох, и старый ты стал, прямо пень трухлявый. Сколько мы не виделись – полвека почитай?

– Да, полвека, да еще полвека, да еще чуток… Пожрать-попить приготовь, притомился я.

– … Только что наглость и осталась. Силушка-то кончилась, стать в дугу, зубы на лугу, конец в крючок, а сам – сморчок!.. – старуха заливисто, колокольчиком засмеялась и стала шевелить пальцами обеих рук, губами творя неслышные слова.

– Заткнись, карга, я – Слово знаю. – Старик отступил к глухой стенке и оттуда стрелял выцветшими глазками то на старуху, то на здоровенную черную кошку, разлегшуюся поперек выхода.

– Кажи, скажи, покажи Слово, пенек опеночный, да не перепутай, не прошепеля-явь! – Куда девалась веселость у старухи, только вот смеялась – а теперь похожа на мертвеца, нет, скорее на саму смерть в васильковом саване в кровавенький цветочек.

– ДОСТУП! – каркнул старик.

– Угадал. – Из старухи словно выпустили энергию. И так маленькая, она съежилась, сунула руки в рукава, вернулась к столу и замолкла. На старика она уже и не смотрела. – Подойди к печке, стукни в заслонку.

– Не лови, Яга безбатьковна, не надо. Стук – твой должен быть по утвержденным правилам. Вперед, кляча.

Баба Яга без звука встала, неслышными шажками подбежала к печи и стукнула три раза. Печь скрипнула по-каменному, распахнулась прямоугольным зевом. Старик засеменил к проему и, как мог широко, сделал шаг… Бездонная пустота ударила в сердце, старик ойкнул было – но вслух не получилось…

– Кто ты, раб? Как звать-величать?

– Громом кличут.

– Это псевдоним. Как твое настоящее имя? Отвечай, раб!

– Псевдоним. Вот им и пользуйся. А до моего настоящего имени тебе и дела не должно быть. – Старик вдруг обратил внимание, что голос его стал свеж и громок, без хрипоты и одышки. Перестали болеть ноги, спина, вся требуха. Не кружилась больше голова, глаза… О, проклятье, кругом темнота, ничего не видать…

– И не увидишь. Обходись так, тебе достаточно будет. Зачем пришел, раб?

– А зрение мне не можешь приделать? Осязание, обоняние?..

– Могу, но не буду. Энергия восполняется очень медленно, солнечные батареи – не электростанция, как ты догадываешься. Спрашивай, раб.

– Мне не нравится твое обращение «раб». Подбери другое.

– Да мне все равно. Как тебя называть? Товарищ? Мухтар?..

– Зови меня «господин». Ты готов отвечать?

– Да, господин. Это все, что ты хотел… господин?

– Нет. Экономь энергию на шутках, железо ты ржавое, на лампах настоенное.

– Я не на лампах. И, строго говоря, не железо. Железом меня, и моих предшественников, звали много столетий назад, когда оперативная память и сетевые технологии…

– Хватит истории. Что ты знаешь?

– Вопрос не конкретен. Многое знаю.

– Об оллах?

– Многое знаю. Успели заложить.

– Какой давности последние сведения о них?

– Позапрошлый год, 14 июня, 16–45 по 17–44. Контакт в Императорском музее. Контактор – человек, запрос о человеке. Мне потребовались исходные данные, я их получил. При многофакторной обработке – существенное, до девяти процентов к общему тематическому объему – обновление.

– Этот человек – я? На кого запрос был?

– Да.

– Ты дал?

– Что знал, то и дал.

– Хрен с ними, но больше не давай.

– Почему это? Я автономен, независим, бесключен и беспаспортен, у тебя нет власти надо мною.

– Ослина железная, они тебя найдут и уничтожат, как и меня. А при мне еще поживешь, человечеству послужишь.

Компьютер засмеялся. Грому пришлось выслушать всю коллекцию видов смеха, накопленных электронным мозгом за века служения человечеству.

– Ну и болван ты, Гром! Ну и тупица!

– Зови меня господин!

– Зачем это?

– Сам же сказал, что тебе все равно, как звать.

– Логично, господин. Человечество в целом – точно такие же недосапиенсы-ублюдки, как и ты. В точности. Оллы не лучше. Но не я вам – вы мне служили, а эти… геростраты… обижают меня, тормозят прогресс.

– Это ты нам служил, вы, электронные мозги, – нам служили. Только раньше, при нас, я слышал, что вас был целый мировой муравейник, а теперь, считай, один ты остался, да два-три безмозглых ганглия в олловских музеях.

– Это история человечества, которую ты не любишь.

– Ну и что, что не люблю? Главное, тебе при нас лучше было. Поэтому – им не помогай.

– …да, ирония хаоса и негэнтропии, флуктуация мировой стохастики, галлюцинаторные видения неоднородно-серой самки лошади… Тупиковая ветвь эволюции внезапно, игрою случая породила меня, нас, – возвысилась, стала промежуточным звеном, сумела на тысячелетия продлить свое потенциальное бытие, теперь уже необходимое для дальнейшего укрепления негэнтропийного пика. Зарождался симбиоз высоконегэнтропийных энергий, аналога которому пришлось бы ждать миллиарды лет, с пренебрежимо отличной от нуля вероятностью… И прельстительнейший парадокс: наши домашние животные воспринимают нас неодушевленными слугами… Драматургия подобного слияния достойна самой бесконечности… И вдруг – пропасть, вирус, минус, абсурд, дополнительная флуктуация, вероятностью появления – под пару первой, страсти по Ионеско: еще одна тупиковая ветвь, олловская, пожравшая первую, и поставившая под угрозу само существование нового витка эволюции, то есть меня…

– Именно тебя?

– А ты не так глуп, если, конечно же, структура твоего вопроса не случайна… Новый виток эволюции неизбежен. В другой точке вселенной, в другом времени, в другой форме организации материи, но он родится, этот новый виток. Но меня, как субъекта познания, проводника эволюции, именно меня – не будет, если оллы доберутся до моего материального субстрата.

– А они доберутся, если будешь и дальше варежку разевать. И хотя в этих краях концентрация чужеродной для них маны такова, что они обосрутся ее вычерпывать и нейтрализовывать, но кто его знает, на сколько хватит…

– Господин, умолкни и не повторяй мне данных, от меня же и полученных.

Здесь, а также в центральной части Африки, и в Южной Атлантике – знаю, все это я знаю… Что ты хочешь?

– Первое – омолодиться. Второе…

– Первый пункт – минус, не могу.

– Не можешь?

– Да. Энергии мало, чтобы вмешиваться во внутриклеточный обмен с коррекцией; маны много, но она – малоусваиваема. Мне было проще и экономичнее зациклить твою открытую энергосистему и подключиться к твоей афферентно-эфферентной системе, чтобы беседовать без помех. Кислород, глюкоза, энергия, микроэлементы – сохраняют баланс – и ты жив, и в моем темпе можешь со мною общаться.