Лиланд Модезитт - Башни Заката

— Регенты! Регенты!

Крик эхом отдается от дюн, вспениваясь как высокий прибой. Креслин яростно орудует мечом.

Левую руку опаляет огнем, однако это не прерывает движения клинка по смертоносной дуге.

«…регенты!.. регенты…»

Креслин разворачивается, направляя лошадь вверх по песчаному склону и срубая на скаку еще одного противника.

Останавливается он, лишь осознав, что на песчаной возвышенности не осталось ни одного живого норландца, там только Хайел, Клеррис и их солдаты. Русоволосая воительница торопливо осматривает тонкий порез на руке Мегеры.

— Это ерунда, — говорит запыхавшаяся Мегера. — Едем дальше.

Кивнув, Креслин направляет Волу туда, где между увязшими в песке форштевнями двух норландских фрегатов обороняется самая большая группа островитян. Он чувствует пульсирующую боль в руке Мегеры, но это не мешает ему, подняв меч, устремиться на подмогу теснимым воинам Отшельничьего.

«…регенты… регенты…»

Сразив еще одного врага, Креслин разворачивается, и в его плечо вонзается стрела с красным древком. Еще не успев в полной мере ощутить боль, он вскидывает глаза и видит на палубе дальнего норландского корабля почти дюжину лучников.

— Цельте в того, с серебряной макушкой! В него и в рыжую!

Боль пронзает правую руку Креслина, и ему с трудом удается удержать меч. А Мегера уже безоружна, и обе ее руки горят огнем.

Не видя выхода, Креслин роняет клинок и, развернув свою вороную, хватается за ближайшие из высоких ветров, чтобы обрушить на врагов их силу.

— Не промажь! В серебряную башку! — слышатся крики стрелков, заглушаемые воем усиливающегося с каждым мгновением ветра.

Упав на шею кобылы, юноша из последних сил скручивает воздушные потоки.

Рядом с судном, с которого летят стрелы, вспыхивает молния.

— Целься лучше!

Он тянет на себя приближающийся шквал, когда очередная струя обжигает его — или Мегеры? — правое бедро.

— Спасайте регентов!

Паника в голосе Хайела заставляет Креслина буквально вывернуться наизнанку, напрячься выше высочайшего предела своих возможностей.

Вороная кобыла взбрыкивает и спотыкается, но обожженная рука всадника крепко удерживает повод.

Ледяной шквал обрушивается на судно, скашивая стрелков одним смертоносным взмахом.

Креслин осаживает лошадь, ожидая, что будет дальше. Крики и лязг мечей стихают, и он остается с болью не своих ран и с окружающей его тьмой.

— Господин регент!

— Да? — Креслин не видит говорящего и не ощущает рельефа местности, но слышит, что голос доносится как бы снизу.

— Что нам делать?

— А сколько народу у нас осталось?

— Около половины.

— А норландцев?

— Господин… ты перебил их всех… и нескольких наших.

Невидящие глаза Креслина жгут стыд и отчаяние.

— Соберите лошадей. И всех наших солдат. Тем, которые еще не ввязались в стычки, скажите, чтобы они этого не делали. Не надо нападать, лучше подождать, пока земля сама не вынудит норландцев, да и всех прочих, сдаться. А это будет, вот увидишь, — Креслин умолкает, но прежде чем его собеседник успевает вымолвить хоть слово, добавляет: — Мне следовало подумать об этом пораньше. Тьма, с этой землей и у нас-то достаточно хлопот.

Голова юноши идет кругом, и он едва успевает ухватиться за край седла.

— Господин…

— Мегера? Как она?

— Целительница… Она осматривает ее. Но, господин… Они же вон там, в двух шагах…

Креслин пытается развернуть лошадь так, чтобы хоть создать впечатление, будто он смотрит в нужном направлении. Ему приходится бороться и с болью, жгущей его плечо, руки и ноги, и с наплывающей, грозящей поглотить его тьмой. Вцепившись в гриву Волы, он отчаянно продолжает бороться — хотя силы неравны.

— Никто никогда не видывал подобного шторма, — бормочет Райдел, почти не шевеля толстыми губами.

— Не то слово! — бросает Хартор. — В Тирхэвене, в сотнях кай от сердца бури, снесло волнолом и раскатало пристань. От половины портовых построек не осталось и следа. Даже в Лидьяре — а это внутри Большого Северного Залива! — некоторые портовые склады попросту вмяло в землю.

— Но на Отшельничьем не сорвало и ветки.

— Конечно, бурю-то вызвал Креслин. А этот идиот Гайретис уверял, будто этому Буреносцу такое не по силам.

Глядя в глаза Высшему Магу, Райдел разводит руками:

— Но Гайретис поплатился за свою самоуверенность, не так ли?

— Мне следовало послать его на Отшельничий. Он хотел, чтобы Креслин победил.

Райдел предпочитает промолчать.

— И как теперь, после всего случившегося, хоть кто-то сможет отказаться торговать с Креслином? Или попытаться его обмануть?

Райдел по-прежнему отмалчивается, отвернувшись к окну.

— Можешь ли ты, не кривя душой, сказать, что мы по-прежнему сильны?

— Это как посмотреть, — решается заговорить молодой советник. — Хидлен почти полностью лишился флота, Кертис и Остра — тоже. Мы в лучшем положении, чем кто-либо, не считая Сарроннина.

— Итак, — качает головой Хартор, — теперь все будут следить за каждым нашим шагом.

— Нашим и Риессы, — напоминает Райдел.

— Прекрасно. Одним ударом Креслин превратил Кандар в континент, где на западе господствует Предание, а на востоке правят Белые, но обе державы вынуждены склоняться перед проклятым островом, на котором едва-едва наберется полторы тысячи жителей. Только и остается надеяться, что он умрет молодым.

— Прок от этого будет лишь в том случае, если он умрет вместе со своей Белой ведьмой, причем не оставив ребенка. И даже тогда, как полагал Гайретис… Хочу сказать, что даже в таком случае я не был бы уверен…

— Ты о чем? Что имел в виду наш дорогой безвременно ушедший брат?

— Ну… Даже после этой немыслимой бури дожди идут там, куда их направил Креслин.

— О…

— То, что он сделал, сделано всерьез и надолго.

Неожиданно Высший Маг разражается хриплым смехом.

— И все-таки, — говорит он, теребя амулет, — дела могли обернуться куда хуже. Во всяком случае, для меня. Думаю, при нынешних обстоятельствах никто не позарится на мой пост.

Райдел смотрит в окно, потом опускает глаза на каменный пол.

Хартор медленно качает головой. На западе светит холодное солнце, но засуха миновала. Через некоторое время маг выпускает из пальцев амулет, но от окна так и не отворачивается.

Силясь пробудиться, Креслин открывает глаза, но ничего не видит. Тьма окутывает его, обволакивает, окружает, как воздух, которым он дышит, не выпуская из своей хватки.

Креслин открывает рот, и с сухих потрескавшихся губ срывается невнятный хрип. Креслин пробует еще раз, и ему все же удается выдавить:

— Мегера…

Крепкие руки усаживают его, обкладывают подушками.