Stashe - Сегодняшний вчерашний день

Русалка промолчала.

Ян почувствовал себя оскорбленным. Она как-то очень уж скептически относилась к его возможностям. Может для него это и хорошо (конспирация на высоте), но гордость слегка задевает. Впрочем, о чем он? Какие глупости — гордость! Есть вещи на свете и поважнее.

— Ну, ладно. — Ян выпрямился и внимательно оглядываясь, он все же предпочитал доверять своему слуху и зрению, спросил, — Я могу хоть какие-то вопросы задавать?

— Можешь.

— Вы покидаете город, бываете наверху?

— Да.

— И что вы делаете там?

— Собираем плоды, охотимся.

— А как на счет хищников? Птиц и прочих?

— Мы опасаемся их. Как и человеков.

— Вы наверняка маскируетесь? Поэтому вас так редко удается увидеть?

— Нет. Слышим издалека, поэтому нас трудно увидеть, если мы сами того не захотим.

— А человеки, какие с ними отношения?

— Никаких, — русалка перестала отковыривать улиток и стала собирать добычу в подол туники. Янат равнодушно оценил ее длинные сильные ноги, когда девушка задрала край одежды, сооружая карман.

— Но не воюете же?

— Нет. Не воюем, не дружим, иногда совершаем мену.

— Поселения аборигенов далеко?

— Да. Раз в год мы навещаем изгнанных сестер или братьев.

— Погоди, погоди, — вскинулся Шептунов, — так ты же говорила — изгнанники, что мертвые.

— Мертвые и есть, — подтвердила навья, медленно направляясь обратно в сторону лодки. Янат горным козлом запрыгал за ней, стараясь не подворачивать ноги.

— Я не понимаю, — наконец сознался он. Русалка повернула к нему постную физиономию, остановившись на минуту, и пояснила.

— Мы не разговариваем с ними, не касаемся. Приносим дары и забираем послания. Наша благодарность за их жертву. Изгнание не наказание, это участь. Наказывают смертью, или как-то иначе по закону. Те, кому выпало несчастье вести человека до поселения отмечены печатью земли. Если останутся, навредят другим. В поселении они живут отдельно, сами по себе.

Ян оценил ее монолог. Это была целая речь в сравнении с их прежним обменом короткими фразами. Он старался быть мягким и доброжелательным с девушкой. Понимал, что если резким словом обидит или напугает навью, их хрупкое перемирие разобьется как стекло.

— Я ведь уже спасала твою жизнь один раз. Тогда ты больше доверял мне. А если из глупости бы сбежал и погиб, меня нигде бы не приняли. Теперь я уже точно знаю, ты хочешь жить, — внезапно сказала девушка и ее влажные, чуть навыкате глаза заблестели сильнее.

— И раньше хотел, — нахмурился Янат.

— Не уверена, — тихо сказала русалка, устраиваясь возле лодки и осторожно высыпая улиток на камни. — Смерть друга. Ты словно потерял голову. Могу я задать вопрос?

— Можешь, — дернув плечом и нахмурившись, ответил Ян. Навья достала из сумки плоскую миску и стала осколком камня разбивать ракушки. Получалось у нее ловко и аккуратно. Бежевые шарики улиток девушка складывала в миску. Навья так долго молчала, что Янат решил, она передумала задавать вопросы. Шептунов наблюдал за ее движениями, понимая, что пытается побороть чувство отвращения к незнакомой и неаппетитной пище. Но голод не тетка, а жрать хотелось неимоверно.

Горка очищенных улиток в миске росла. Рука навьи методично поднималась и опускалась. Ян понимал, он снова поддается эмоциям, хотя делать этого категорически нельзя, но удержать в узде раздражение было непросто. Он вспоминал о кошмарах, о чувстве беспомощности и дурноте, думал о жестокости тех, кто убил его друга и даже не попытался оправдаться, объяснить, что случилось. Ему захотелось взять осколок камня и треснуть по голове навью, он почти увидел, как делает это, и вдруг наваждение рассеял ее тихий голос.

— Полегчало?

— Ты наводишь мороки? — рявкнул Янат, вскакивая и отступая на шаг назад.

— Я говорила с землей. Если бы меня не изгнали, то стала бы илье, — навья взяла из сумки чашку и набрала воды из озера, затем, снова порылась в бездонных плетенных недрах и насыпала в воду серый порошок, — но земля решила иначе. Я не хочу, чтобы ты действительно стукнул меня по голове камнем.

Русалка вылила получившуюся кашицу в миску и стала перемешивать с улитками. Янат сел на каменную плиту, скрестив руки на груди. Он вынужден был признать, что русалка в данной ситуации ведет себя умнее, чем он, представитель развитой цивилизации, позволяя ему спустить раздражение, но при этом никому не причинить вреда.

Шептунов вежливо улыбнулся.

— Задавай вопрос.

— Ты ведь не человек? Слишком уж быстро оправился от яда.

— Как сказать…мои родители, один из них не человек. Поэтому я такой. Илье — ваши жрецы? Они служат земле?

Но навья, похоже, потеряла интерес к разговору, и последние вопросы Яна стойко игнорировала, предложив вместо ответов поесть. Она первая взяла улитку и спокойно отправила ее в рот. Чуть поколебавшись, Янат последовал примеру девушки.

Мясо не обладало ярким вкусом, напротив, напоминало безвкусное желе, но серый порошок придавал ему кислинку. Он же, судя по всему, умертвил улиток до того, как путники приступили к трапезе.

Янат быстро наелся. Затем удобно устроился на камнях и просто смотрел на озеро, любуясь мерцанием грибов и танцующими на стенах пещеры бликами от воды. Навья тщательно вымыла миски и спрятала их в сумку. Ян лениво, вполглаза следил за ее действиями и думал о том, что будет дальше.

— Меня зовут Янат, можно Ян, — негромко произнес он.

— Мусса, — ответила русалка, — теперь нам нужно поспать. Потом поплывем дальше.

— Я посторожу.

Навья впервые улыбнулась и покачала головой:

— Не имеет смысла. Червя ты не услышишь, а больше здесь никого нет. Спи, человек. Нам будет трудно на новом месте. Там мы снова окажемся каждый сам по себе.

Янат расценил слова девушки как знак доброжелательного отношения и устроился на двух относительно плоских каменных плитах на отдых. Мусса скоро уснула, а Ян все ворочался, пытаясь придумать хоть какой-нибудь способ добраться до базы живым.

Ему снился Кэро. Живой и невредимый. Он с виноватым видом о чем-то говорил, но Шептунов не понимал о чем, его переполняла ненависть. Ему хотелось схватить камень побольше и с размаху опустить на голову друга. Он не понимал, что с ним твориться, почему его обуяло бешенство вместо искренней радости, видел вблизи черные глаза Кэро, его губы шептавшие: "Янат сохо" и кричал от боли, разрывающей грудную клетку, выворачивающей его спазмами наизнанку.

Ян сел рывком, прижимая руки к животу. Видимо, желудок, ослабленный ядом не смог переварить грубую пищу, и теперь он мучался острым кишечным расстройством. Улитки так и не пошли впрок. Несколько часов Ян провел в метаниях по берегу озера, в поисках укромных мест и горьких переживаниях, вкупе с натуральными мучениями.