Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

Топот, возня, потом хлопнувшая дверь. Я выглянул в коридор.

В коридоре стоял совершенно лысый мужичок, кряжистый, в спортивном тренировочном костюме.

Мужичок все старался закурить, но у него никак не получалось.

Он чиркал и ломал спичку.

– Извините, – сказал я, – я не знал, что так получится. Меня не предупредили…

Мужичок закурил и махнул рукой:

– О чем тебя должны были предупредить, парень? Не бери в голову…

Он с наслаждением затянулся и выпустил дым к потолку.

– Все обойдется, – сказал он, – рано или поздно, это должно было случиться. Не он – так я, правда?

– Правда, – согласился я, – и тогда бы она убивалась по вам, а его упрекала бы.

Лысый мужичок стряхнул пепел на пол и не успел ничего ответить, поскольку из-за коридорного сверта, оттуда, где, по всей видимоси, находилась кухня, донеслось громогласное:

– От… архимандрит твою бога мать, кто там смолит? Ну, блин, неужели не понятно: все равно что под себя гадить. Ну, что, не дотерпеть до "дыры неба"? Подошел и хоть ужрись этим дымом.

– Заткнись, – огрызнулся мужичок.

На кухне громыхнули сковородкой:

– Ты знаешь что, выбирай выражения – я не виноват, что у тебя – семейная драма. Подумаешь, жена – блядь! Я что же, должен по этому поводу в табачном дыму задыхаться?

Мужичок притушил сигарету о стену, бросил окурок на пол.

– Нет, – спокойно сказал он, – по этому поводу ты сейчас у меня получишь по рылу.

В ту же секунду распахнулась дверь, и в коридор выскочила Глафира. Я невольно отступил назад. Она была очень большая, голая и красивая.

– Да, – закричала Глафира, – да – блядь! Только не для таких, как ты…Я лучше этому мозгляку одноглазому дам, чем тебе.

– Была охота, – донеслось равнодушное с кухни.

Глафира внезапно замерла, ее большое красивое тело как бы одеревенело, застыло, но все это продолжалось не более мгновения.

Глафиру швырнуло на пол.

К ней кинулся лысый мужичок, успев крикнуть мне:

– Одноглазый! Тащи подушку!

Я бросился в комнату, а когда воротился в коридор с подушкой, там уже бурлила и суетилась толпа вокруг бьющейся в падучей Глафиры.

– Что-то ее больно часто бить стало, – заметила средних лет женщина, деловито заглядывающая через плечи и спины собравшихся в центр круга.

– Все, все, – отчаянно выкрикнул лысый, – утихла… Подите все, подите…

Толпа стала расходиться. Лысый помог Глафире подняться и увел в комнату.

На полу осталась дурно пахнущая лужа.

– Еще и убирать за ней, – недовольно проворчал хам, прибежавший из кухни.

Кого-то он мне напоминал.

– Между прочим, – наставительно произнесла дама, сетовавшая на то, что Глафиру стало часто "бить", – при таких припадках происходит упущение кала или мочи.

– Ага, – подхватил хам, – стало быть, сказать "спасибо", что не обклалась?

– Истинно, – важно кивнула дама, – и сходить за ведром с тряпкой. Ты сегодня дежуришь?

Хам, бурча, двинулся за ведром с тряпкой.

Дама повернулась ко мне.

– Очень приятно, – сказала она, улыбаясь, – я – вдова командора, ответственная за этот коридор. Вы – новенький?

– Да, – сказал я и поклонился, – Джек Никольс.

– Жанна, – сказала дама и заулыбалась.

Я заметил на верхней губе усики, но они ничуть не уродовали даму.

Вернулся хам, шмякнул тряпку на пол, принялся затирать лужу.

– Я, Жанна Порфирьевна, – предупредил хам, – так скажу. Когда его дежурство будет, я так в коридоре насвинячу, так насвинячу…

– Куродо, – охнул я, – Куродо!

Куродо, а это был он, – поглядел на меня в изумлении.

– По… по…звольте. Джекки? – Куродо разинул рот. – Батюшки-светы, ох, как тебя раскурочило! Ох, как давануло!

Жанна похлопала в ладоши:

– Как приятно! Вы что же – боевые друзья?

– Да, Жанна Порфирьевна, – заволновался Куродо, – это ж мой ляпший сябр! Мой кореш из учебки! Ой, как его сержант кантовал, ой, кантовал…

– Дотирайте пол, Куродо, – наставительно произнесла Жанна Порфирьевна, – о своих похождениях расскажете потом.

Куродо скоренько дотер пол и продолжал, швырнув тряпку в ведро:

– Его сержант в Северный запихнул – оттуда, сами знаете…

– Но ваш сержант, – заметила Жанна Порфирьевна, – вы говорили, очень нехорошо кончил.

– Да уже чего хорошего, – Куродо поднялся и поболтал ведром, – я ему сам по хребтине пару раз табуретом въехал, чтобы знал, прыгун рептильный, дракон е… трепаный, – деликатно поправился Куродо, – как добрых людей кантовать.

Жанна удовлетворенно покачивала головой. Казалось, ей очень нравится рассказ Куродо.

Тем временем в коридор вновь вышел лысый мужик.

Он угрюмо буркнул, глядя на Куродо:

– Я бы сам убрал…

– Георгий Алоисович, – строго произнесла Жанна, – это совершенно излишне. Сегодня дежурство Куродо, и вам ни к чему брать на себя его обязанности, а вот то, что вы позволяете своей жене распускаться…

– Жанна Порфирьевна, – начал медленно наливаться гневом лысый мужик, – вы прекрасно знаете, что моя жена больна.

– Милый, – высокомерно сказала Жанна, – я так же прекрасно знаю, что это не только и не столько болезнь, сколько распущенность, или, вернее, болезнь, помноженная на распущенность.

– Жанна Порфирьевна, – лысый говорил тихо и медленно, но было видно, как он сдерживает рвущийся из глотки крик, – я попросил бы выбирать выражения.

– Какие выражения, милый? – Жанна Порфирьевна в удивлении чуть приподняла тонко очерченные, очевидно выщипанные брови.

– Я… – раздельно проговорил лысый, – вам не…милый.

– Ну хорошо – дорогой, – примирительно сказала Жанна.

– И – не дорогой…

– Ладно, – кивнула Жанна Порфирьевна, – согласна – дешевый…

Георгий сжал кулаки, но скрепился, смолчал.

– У нас у всех были любови, – продолжала безжалостная Жанна, – были потери близких, но мы не позволяли себе и своим близким распускаться, по крайней мере – на людях. Кстати, – Жанна (хотя это было вовсе некстати) указала на меня, – ваш новый сосед. Где был Эдуард – ныне Джек. А это – Егор!

– Георгий, – поправил лысый.

– Хорошо, – согласилась Жанна, – Георгий.

– Жанна Порфирьевна, – сказал Георгий, – я бы настоятельно просил вас не лезть в мои дела.

– А вы, – невозмутимо возразила Жанна Порфирьевна, – не выставляйте свои дела на всеобщее обозрение. У вас есть своя комната. Заперлись в ней – и вопите, скандальте себе в свое удовольствие. Мой дом – мой свинарник, грязь из него выносить не полагается. Слышали такую поговорку?

Разговор принимал самый нежелательный оборот, но в дело вмешался Куродо.

– Слышь, – перебил он начавшего было говорить Георгия, – ты погоди шуметь, надо же Эдика помянуть как-то, а то совсем не по-людски получается.

– Вы сначала ведро с тряпкой унесите, – приказала Жанна Порфирьевна, – потом уж рассуждайте – по-людски – не по-людски…