Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

А я, и в самом деле, смотрел, смотрел и… трель, трель, какая-то дивная трель раздалась в воздухе вокруг меня, и мне захотелось растаять, расплыться в этой самой речке, в этой текучей воде… под этим небо…бо…боль…

Георгий Алоисович, Куродо и Жанна оттирали, отдирали песком въедающуюся в кожу, твердеющую панцирем слизь дракона.

Я орал от боли. Мне казалось, что с меня сдирают кожу.

– Все… – Жанна Порфирьевна отбросила волосы со лба, – дальше просто бессмысленно… Ну, все. Пристало и пристало.

Георгий Алоисович стряхнул с рук песок:

– Джекки, ты прости, дорогой, но мы слишком долго тебя тащили.

– Мда, – печально согласился Куродо, – будет теперь у тебя, как у черепашки, на спине и на груди – панцирь.

Я приподнялся, поглядел на Жанну Порфирьевну – было так больно, что я почти не обращал внимания на то, что она так и не оделась.

– Хрен с ним, – выхрипнул я, – зато никакая падла не проткнет.

Я побрел в воду смывать песок.

– Джек Джельсоминович, – услышал я голос Вали, – вы только не утоните!

Я отмахнулся, дескать, ну вас…

Я бултыхнулся в воду и поплыл.

Боль растворялась, расплывалась в реке.

Я выбрался на берег, потрогал сделавшуюся твердой, будто покрытую пластинами, роговыми, плоскими, кожу…

– Ух ты, – сказал я шутливо, – какая штучка. Вроде как неснимаемая кольчуга…

Жанна Порфирьевна уже оделась и вновь приобрела свой обычный строгий вид – не то классной дамы, не то квартуполномоченной.

– Джекки, – строго сказала Жанна, – возьмите полотенце и как следует, насухо вытритесь, может, все-таки сотрете кольчугу?

Я взял полотенце и принялся растираться изо всех сил.

– Может, пластиночки можно отколупать, – предположил Валентин Аскерханович, – эвон как они друг против друга, будто плитки шоколада.

– Не болтайте глупости, – сурово прервала его Жанна Порфирьевна, – лучше сбегайте к "автобусу" и принестите одежду.

("Автобусом" Жанна почему-то именовала ракету.)

Валя опрометью кинулся выполнять распоряжение.

Пальцами я подергал пластины.

Они вросли в кожу прочнее, чем ногти; собственно, они и стали теперь моей кожей на груди и на спине.

– Жаль, – сказал я, – что брюхо так не заросло…

Наверно, я все-таки довольно неискренно это сказал, потому что Куродо взялся меня успокаивать.

– Одноглазый, – сказал он, – да ты не расстраивайся – все подземные девахи от панцирных тащатся – вон как на тебя Жанна Порфирьевна уставилась.

– Да, – постарался я пошутить, – но мне кажется, в ее взоре больше жалости, чем вожделения.

– Еще бы нет, – невесело усмехнулась Жанна, – теперь вас всенепременно выберет дракон. Просто "отпетому" может повезти, но панцирному…

Тем временем вернулся Валентин Аскерханович с моей одеждой и отрапортовал:

– Жанна Порфирьевна, ваше задание выполнено! Спешу заметить, что у самого, как вы выражаетесь, "автобуса", громоздится узел, мохнатый, косматый, – и он, понимаете ли, шевелится.

– Юноша, – важно спросила Жанна Порфирьевна, – вы, я надеюсь, не развязывали узелочек для того, чтобы посмотреть, что же в нем шевелится?

– Никак нет, – заулыбался Валентин Аскерханович, – я испугался и тотчас же убежал…

– Это – правильно, – кивнула Жанна, – это – верно… Я же говорила вам… Бородач, которого вы побили…

Я одевался. Про себя я отметил, что мне стало тяжелее носить самое себя, но зато увереннее, прочнее…

Вросшие в кожу пластины заставили меня почувствовать мое собственное тело как нечто не совсем мое, нечто надетое на мое "я", как я надеваю сейчас на мое тело одежду.

– Все равно, – сказал Георгий Алоисович, – я не понимаю. Мы должны были успеть…

– Мало ли что, – пожал плечами Куродо, – мы же всего не знаем. Джекки, ты ведь в санчасти лежал?

Я кивнул.

Валентин Аскерханович замялся, а потом, решившись, объяснил:

– Джек Джельсоминович еще как лежал-то, его отпи… – он взглянул на Жанну Порфирьевну и осекся, – зверски избили, и ему пришлось довольно долго пролежать.

– Э, – спросил Куродо, – так в тебя доливали?

– Да, – сказал я, – конечно… Иначе бы я просто не выжил.

– Ну, – протянул Георгий Алоисович, – тогда понятно.

У весело потрескивающего костра, действительно, громоздился узел. То была шкура зверя, когда-то содранная с поверженного врага, распяленная, высушенная, а теперь вот завязанная крепко-накрепко и чуть-чуть пошевеливающаяся.

Жанна Порфирьевна подбросила в огонь хворосту, снова принялась устанавливать сковородку.

– А этот твой, – опасливо спросил Куродо, – ухажер не придет? Надоело его бить. И как-то неприлично… прилетели Посланцы Неба, накидали "банок" – и улетели.

– Нет, – засмеялась Жанна, – он уже приходил. Я говорила. Воон какой подарок принес. Я все равно его выгнала. Лопотал что-то… Нес какую-то несусветицу. Лучше узел развяжите.

Валентин Аскерханович развязал узел – и я увидел великое множество мелких маленьких копошащихся, переползающих друг через друга, попискивающих драконышей.

– Фу, – сморщился Валя, – эту гадость мы есть будем?

– Вы ничего не понимаете, юноша, – ответила Жанна, ловко подхватывая за лапку драконыша и швыряя его на раскаленную сковороду, – вкус – изумительный! раковый суп не сравнится, а цвет и формы тела…

Пища, щерясь, лопаясь, драконыш расползался по сковороде…

Вслед за первым в булькающее (чувствующее боль? или уже мортвое, уже убитое?) месиво отправился второй, третий.

Жанна помешивала варево щепкой – и я вдруг вспомнил Тараса, убивающего прыгунов в учебной карантинной пещере, я вспомнил зеленую слизь, покрывшую пол пещеры – и исчезающие в ней, расплывающиеся оскаленные в неизбывной муке ящериные лица прыгунов.

Мне сделалось тошно.

Я поднялся и, зажимая рот, побежал прочь.

– Джек Джельсоминович, – крикнул мне вослед Валентин Аскерханович, – вы куда?

– Поблевать. – быстро объяснил ему Куродо.

Обхватив ствол белого дерева, я согнулся в мучительном пароксизме рвоты.

Меня выворачивало довольно долго.

Наконец я отер рот ладонью и поглядел вверх, поскольку мне нравилось голубое небо в просветах зеленых листьев.

Небо я тоже увидел, но сначала я заметил повесившегося бородача, того, что кричал: "Аз тебе хоцю" – и только потом – зеленую листву и голубое небо.

Начальник школ приехал к нам раным-рано.

– Ага, – сказал он, завидев меня. – Джекки? Ты-то мне и нужен. Пойдем поговорим.

Он помахивал стеком, стоял, широко расставив ноги, – вроде бы прежний, но я-то видел, как он сдал, как постарел.

Мы вышли из коридора нашей квартиры, потопали по улице.

Начальник школ покуда просто трепался, рассказывал всякие историйки про вновь поступающих, заметил, что в последнее время стало совсем мало "вонючих". "Старик", в самом деле, стареет.