Мэри Герберт - Темная лошадь

Зеленые глаза Габрии широко открылись:

— Ты имеешь в виду меня?

— Я просто предоставляю тебе возможность действовать так, как ты считаешь удобным. — Впервые Пирс успокоился и ласково взглянул на Габрию. — Я не думаю, что у тебя есть задатки королевы зла.

— Спасибо, — сказала она, выражая благодарность как за комплимент, так и за защиту.

— Благодари мою дочь. Каким-то образом ты являешься моей местью за глупость ее судей.

Вскоре Этлон вернулся с Сэвриком из лагеря Дангари, где вождь вел бесплодный спор с Кошином. Взгляд Сэврика был мрачен, а его глаза, горящие как черные угли, казалось, были устремлены куда-то в другое место, в то время как его мысль блуждала по многим тропинкам. Он взглянул на тело Кора и раны Габрии и сожалеюще кивнул головой, но его мысли уже явно устремились на что-то еще. Он кивнул сыну и вышел.

Этлон помедлил у входа, и на мгновение его глаза встретились с взглядом Габрии. К его облегчению, ее взгляд был чист, как весенняя вода; из глаз исчез ужасный блеск, который он видел в утро Совета. Но ее лицо выглядело таким печальным. В невысказанной боли ее глаз было что-то такое, что пронзило сердце вер-тэйна. Он печально пожелал спокойной ночи и закрыл за собой клапан шатра.

После бури утро пришло на крыльях свежего ветра с севера. Небо было безоблачным и чистым, а реки высоко поднялись в своих берегах. Земля раскисла после дождя. Но вскоре жаркое солнце высушило листву и шатры, а красноватая почва снова стала пыльной. Кланы вернули свои стада из-под укрытия холмов и приступили к ремонту повреждений, вызванных бурей.

Сэврик не делал попыток вернуться в другие лагеря. Напротив, он оставался в тени и незаметно наблюдал происходящее за рекой. Он оценивал ветер, разглядывал далекую линию горизонта и хранил свой секрет. Кора быстро похоронили под пирамидой из камней, без почестей и гореваний, которые сопровождали к могиле Пазрика.

Сэврик отдал тихий приказ, чтобы хулинины укладывались, готовясь к переходу, под видом починки и уборки. Они так и делали, пряча большую часть своего имущества в закрытых повозках и держа вьючных животных под рукой. Они могли бы тронуться с места по одному слову.

За рекой Ша Умар и новый вождь Багедина лорд Рин молча готовили свои кланы к переходу. Кошин все еще держал свой клан отдельно, в то время как Брант приготовил свой верод к войне, а Феррон струсил перед выражением своего «союза» с Медбом.

Лорд Медб тем временем ожидал своего приближающегося подкрепления, сохраняя след бежавших кланов и считая дни до того момента, когда изуродованный труп Сэврика будет лежать у его ног. Он узнал о смерти Кора от шпиона из лагеря Хулинина. Казалось, никто не знал, как этот человек умер, но было хорошо известно, что он хотел убить Корина. Медб тщательно обдумал эту информацию и запомнил ее. С каждым днем мальчик становился все интереснее. Может быть, он немного подождет, прежде чем убивать это отродье. Может быть, будет более интересным понаблюдать за ним.

В целом Медб считал, что события протекают хорошо. Единственное безобразное происшествие, которое портило его удовольствие, было предательство барда Кантрелла.

Медбу была известна способность Кантрелла, читать судьбы людей. Этот талант доставлял барду мало радости, и использовать его он старался реже. Но после того как лорд Феррон пришел и сдался, Медб почувствовал себя непобедимым. В ночь, когда бушевала буря, он призвал Кантрелла, чтобы тот предсказал, как он умрет. Бард согласился неохотно, и за его труды его жестоко наказали и вышвырнули вон. Это было прискорбно, но никто не мог безнаказанно угрожать Медбу. Даже великий бард.

В этот день позднее, сразу после полудня, хулинины все еще укладывались и убирали в лагере. Габрия проспала большую часть утра, а после дневной трапезы вышла подышать свежим воздухом. Ее бок ужасно болел, несмотря на лекарства Пирса, а горло и голова ныли еще хуже. Чтобы не привлекать лишнего внимания, она пониже надвинула шляпу на глаза и держалась в тени шатра Пирса. Она могла видеть Нэру, стоящую на порогах Айзин и игриво ударяющую копытом по воде. Рядом стоял Борей, наблюдая за ней. Габрия решила было позвать Нэру, затем передумала. Хуннули были слишком счастливы обществом друг друга, чтобы Габрия решилась прервать их.

Кроме того, на самом деле Габрия не жаждала общества. Все утро она размышляла о трагедии прошедшей ночи. Она едва могла поверить, что убила человека с помощью колдовской силы, о которой она ничего не знала. Эта была ужасающая правда, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Она могла иметь дело с убийством ее семьи, ее изгнанничеством и ее незаконным вступлением в верод Сэврика, потому что это были явные вещи. Волшебство было совсем другое дело. Оно воздействовало на ее существование, и ничего, кроме смерти, не могло бы изменить ее или отобрать этот еретический талант.

Она удрученно надвинула шляпу поглубже на лицо и задумалась, что ей делать. Медб был слишком далеко вне пределов ее досягаемости.

Что-то привлекло внимание Габрии как раз, когда заржала Нэра. Она взглянула в сторону остальных лагерей и увидела старика, неуверенно пробирающегося через речной брод в сторону лагеря Хулинина. Он чуть не сорвался в воду. Заинтересовавшись, она пошла к берегу реки, думая, что мужчина, может быть, выпил. Его голова была опущена, как будто ему было трудно разглядеть, куда он ступает, и он тяжело опирался на посох.

Габрия остановилась в нескольких шагах от воды и окликнула его:

— Тебе помочь?

Испугавшись, старик поднял голову, и у Габрии от страха перехватило дыхание. На его лице была окровавленная повязка, скрывающая глаза, из-под повязки, по обоим сторонам носа, тянулись дорожки засохшей крови, теряясь в бороде. Габрия бросилась с берега в воду и схватила старика за руку. Он с благодарностью оперся о нее и последовал с ее помощью к шатрам. Несколько стражников выбежали помочь им.

Они отвели раненого в шатер Пирса, где он с облегчением опустился на стул.

— Быстро приведи знахаря, — шепнула Габрия одному из стражников.

Он кивнул, гневно искривив рот. Они все узнали барда и были поражены его ужасным увечьем. Воин выскочил, а еще один стражник вышел наружу, чтобы охранять вход в шатер.

— Спасибо, — пробормотал бард. — А я уже начал думать, что никогда не переберусь через реку.

Габрия с грустью смотрела на барда. Он был выдающимся человеком. Он был одет в темно-синее платье, украшенное так, как это принято у Вилфлайинга. У него не было ни плаща, ни оружия. Его руки были длинные и гибкие. Он хорошо держался, несмотря на боль, причиняемую ранами, но она видела, что его лицо посерело под коркой засохшей крови и он вцепился руками в колени, стараясь скрывать боль.