Джон Толкиен - Две твердыни

— Послушайте, хозяин! — обратился Сэм к Фродо, не очень беспокоясь, услышит ли его Голлум. — Надо все-таки немного поспать, ну, не вместе, так хоть по очереди, раз тут рядом эта голодная тварь, потому что клятва — клятвой, а голод — голодом. Могу поспорить, что хотя он и стал себя вместо Голлума называть Смеаголом, повадки у него остались прежние. Вы спите первым, хозяин, отдыхайте, я вас разбужу, когда глаза у меня начнут окончательно слипаться и больше сидеть не смогу. Гляньте на него — извивается, как раньше, а ведь не связанный.

— Может быть, ты и прав, Сэм, — ответил Фродо, тоже не понижая голоса. — Он изменился, но и я не уверен, что эта перемена достаточно глубоко зашла. Думаю, все-таки, что у нас пока нет причин его бояться. Если хочешь — посторожи. Дай мне часа два поспать, потом разбудишь.

Фродо настолько устал, что кончив говорить, сразу уснул, опустив голову на грудь. Голлум тоже улегся, свернувшись в клубок и ни о чем больше не спрашивая. Дышал он с легким присвистом сквозь зубы и лежал неподвижно, как камень. Сэм вдруг испугался, что равномерное дыхание обоих спящих и его усыпит, тут же вскочил и стал ходить взад-вперед. Даже один раз легко тронул Голлума ногой по дороге. У того только руки вздрогнули и разжались, потом он снова замер. Сэм нагнулся и шепнул ему прямо в ухо: «Рыба!», — но Голлум не пошевелился и сопел ровно.

Сэм почесал в затылке.

— Наверное, он вправду заснул. Эх, доброта наша! Представляю, что бы он сделал на моем месте…

Хоббит вспомнил о мече и веревке, но отогнал эту мысль и уселся рядом со своим господином.

Когда он очнулся, небо было мутное, и не светлое, а темнее, чем утром. Сэм тут же вскочил на ноги, удивляясь, почему он чувствует себя таким свежим и голодным, и вдруг сообразил, что проспал целый день, не меньше девяти часов. Фродо все еще спал, вытянувшись во весь рост на боку. Голлума видно не было. Сэм разразился упреками в собственный адрес, извлекая обидные прозвища из лексикона своего Старика и утешаясь только одной мыслью: Фродо прав, сейчас Голлум не опасен. Во всяком случае, оба хоббита остались живы; пока они спали, никто их не душил.

— Горемыка несчастный, — произнес он со смешанным чувством стыда и жалости. — Куда же он делся?

— Близко, близко, тут я, — ответил ему голос сверху.

Сэм поднял глаза и увидел на фоне вечернего неба большую голову Голлума с оттопыренными ушами.

— Эй, а что ты там делаешь? — крикнул Сэм, потому что от одного вида Голлума в нем снова проснулось недоверие.

— Смеагол голодный, — сказал Голлум. — Скоро вернется.

— Сейчас же возвращайся! — крикнул Сэм. — Эй, иди назад!

Но Голлум уже исчез. Крики Сэма разбудили Фродо. Он сел, протирая глаза.

— Что случилось? — спросил он. — Ты чего кричишь? Который час?

— Не знаю, — ответил Сэм. — Кажется, солнце зашло. А он ушел. Сказал — голодный.

— Не огорчайся, — сказал Фродо. — Тут уж ничего не поделаешь. Он вернется, вот увидишь. Клятва на некоторое время его связала. И не захочет он уходить от своего Сокровища.

Фродо совершенно не беспокоило то, что оба они спали, как сурки, рядом с голодным и свободным Голлумом.

— Нечего вспоминать прозвища, которыми награждал тебя Дед Гэмджи, — произнес Фродо, заметив, что Сэм открыл рот. — Ты очень устал, и все хорошо кончилось. Пока мы оба отдохнули, а впереди плохая дорога, самая трудная из всех.

— Я думаю, как нам дальше быть с едой, — сказал Сэм. — Сколько времени понадобится, чтобы довести Дело до конца? И что потом? Дорожные сухари эльфов, конечно, очень питательны, но если правду сказать, на ногах они держат, а живота не наполняют, во всяком случае, моего, без обиды будет сказано для тех, кто их пек. Кроме того, запасы-то наши тают. Я думаю, что их хватит недели на три, не больше, и то если реже жевать и крепче пояса затягивать.

— Я не знаю, сколько времени нам понадобится, чтобы, как ты говоришь, довести Дело до… до конца, — ответил Фродо. — Мы слишком долго канителились в горах. Но Сэмми, милый мой, дорогой хоббит, лучший из друзей, я не думаю, что нам стоит беспокоиться о том, что будет потом! У нас вообще не так уж много надежды на то, что мы кончим наше Дело. Если даже это нам удастся, кто знает, как оно получится? Представь, что Единое гибнет в пламени, а мы остаемся у Большого Огня? Скажи, Сэм, понадобится нам тогда хлеб? Думаю, что нет. Сейчас главное — сохранить силы, чтобы добраться до Роковой Горы, — вот все, что мы можем сделать. Но и это много, боюсь, что для нас это слишком много, и я не справлюсь.

Сэм молча кивнул. Он взял руку Фродо, наклонился над ней, но не поцеловал, а только расплакался. Потом отвернулся, утер нос рукавом, встал, прошел несколько шагов, попытался посвистеть, у него это не получилось, и он стал повторять:

— Куда это колченогий запропастился? Куда…

Голлум, наконец, вернулся, подошел так тихо, что его заметили, когда он уже стоял перед ними. Пальцы и губы у него были в грязи. Он еще пускал слюни и что-то дожевывал, а что — хоббиты спрашивать не стали, и думать об этом было противно.

«Змеи какие-нибудь, черви или другая болотная пакость, — решил Сэм. — Брр, мерзость. Несчастная тварь».

Голлум ничего не сказал, пока не напился воды и не умылся в ручье. Потом подошел к хоббитам, облизывая губы.

— Теперь лучше, — сообщил он. — Вы уже выспались? Готовы в путь? Хорошие хоббиты, вкусно спали. Доверяете Смеаголу, правда? Это хорошо, это очень хорошо!

Следующий их переход не отличался от предыдущего. Овраг становился все более пологим и сбегал вниз. Дно его было уже не сплошь каменистым, стены превратились в земляные валы, овраг все время вился и поворачивал то в одну, то в другую сторону.

Ночь кончалась, но тучи плотно закрывали луну и звезды, и рассвет только угадывался, когда в холодный предутренний час они вышли к концу оврага. Берега ручья здесь поднялись двумя поросшими мохом валами. Ручей перекатывался через последний плоский камень и с бульканьем вливался в бурое болото. Сухая трава по его берегу, еле различимая в полутьме, качалась и шелестела, хотя ветра путники не чувствовали.

Перед ними, вправо и влево, сколько видел глаз, в мутном тумане на юг и на восток тянулись болота: топи и трясины. Над черной зловонной жижей курился пар. Стоячий воздух был насыщен удушливым смрадом. Далеко на юге вырисовывались мрачные горные хребты Мордора, казавшиеся отсюда черным нагромождением рваных туч над окутанным туманом унылым бурым морем.

Теперь хоббиты полностью отдались на милость или немилость Голлума. Глядя на бесконечные болота в мутном предутреннем свете, они не знали и не могли догадаться, что находятся на их северном краю, что почти все они тянутся отсюда строго на юг, и что их можно было, слегка удлинив путь, обогнуть с востока, дойдя по твердой земле до бесплодной равнины Дагорлад, где перед воротами Мордора некогда разыгралась великая битва. Правда, те дороги тоже обещали мало хорошего, спрятаться на них было бы негде, они все шли по открытой каменистой равнине, где перекрещивались пути орков и солдат вражьих армий. Даже Лориэнские плащи вряд ли помогли бы хоббитам пройти там незамеченными.