Лана Тихомирова - Ноль

— Я честно не знаю, что там с твоим Ка, — задумчиво пояснял доктор, — я Выдохся, с твоего позволения я пойду спать.

Тут Чех слегка побледнел и откинулся на кресло. Мы с Виктором вскочили в панике. Доктор басовито захрапел.

— Спит, — выдохнул Виктор.

Мы расхохотались, сильнее всех хохотал великолепнейший Вальдемар Октео ван Чех, решивший нас попугать напоследок.

Последний раз, когда я видела доктора до сегодняшнего дня, 4 месяца назад — Виктор отводил его до палаты Пенелопы, где доктор и заночевал. Мы вышли на улицу, был уже шетой час утра и автобусы только начинали хотить. Мы с ним проспали сутки, а когда проснулись, то обнаружили в ящике письмо от доктора. Он уехал в какой-то реабилитационный центр и просил его не искать. В одной ему свойственной форме, он сообщал, что "сам найдется, когда придет время".

Виктор немного обиделся на него. Надо ли говорить, что мы скучали. Иногда я доставала письмо и перечитывала. Прошлый раз мы хотя бы по-человечески попрощались, а сейчас…

Был уже конец сентября, когда Виктор пришел домой радостный сверх всякой меры.

— Неужели серию про бабочку покупают? — удивилась я. Виктор не так давно закончил серию из трех картин "Рождение бабочки".

— Нет. Ван Чех вернулся! Я встретил его сегодня. Просил передавать тебе привет, и передать, что ты цитирую: "совсем забыла старого больного доктора!".

У меня выпала из рук тарелка и разбилась.

— Я уберу, — махнул ркуой Виктор, — он сейчас в клинике. Давай, быстрей поезжай туда.

— Сейчас?!

— Одевайся и поезжай, — Виктор буквально вытолкнул меня из кухни вон.

Я собралась с космической скоростью и поехала в больницу. Моргнуть я не успела, как оказалась в ординаторской.

Ван Чех стоял спиной к окну, с картины на меня ласково смотрел нарисованый доктор.

— Кто там? — басом спросил он и повернулся, — Брижит, дитя мое.

Широкая белозубая улыбка озарила его лицо. Он раскинул руки. Я впервые сознательно обняла доктора. С лица не сходила радостная улыбка. Доктор погладил меня по голове, клюнул в макушку.

— Документы привезла? — отстороняя меня, спросил он.

— Привезла.

— Садись, я подпишу пока.

Доктор, хромая пошел к столу.

— Коллеги говорят, что нога будет гнуться со временем, но пока что-то никак. Плохо там Пенелопа о нас заботится, — с улыбкой откомментировал ван Чех.

— А на следующую практику можно будет записаться? — спросила я.

— Нет, вы только полюбуйтесь. Я ей еще эту практику не закрыл, а она уже, о новой беспокоится. Все можно, конечно, если в меру, — он опять углубился в бумаги.

Дверь в ординаторскую открылась. Заглянула Маус.

— Доктор, и, вы, — она расцвела, и бросилась нас обнимать, — Я выписываюсь, вот пришла попрощаться.

— Давай, иди отсюда, — стал выталкивать ее из ординаторской, — ты теперь здоровая, тебе тут не место.

Маус ушла.

— Жалко, не я ее довел, — бормтал доктор, делая записи в моих бумажках.

— А Британия?

— Выписалась три месяца назад.

— И как она?

— Готовит вкусно… очень… да… И детишки у нее милые, — сверкнув на меня голубым глазом, сказал доктор.

— О как! — хлопнула я себя по коленке.

— Вот так, да.

Доктор был немногословен сегодня.

— Все, дитя мое, иди с богом.

— И что это все?

— Все… точнее не все. Присядь-ка, у нас тут место освобождается, не хочешь присоединиться к нашему коллективу?

— Но я ничего толком не умею.

— Никто не умеет. На полставочки, а? Чем тяжелее работа, тем учеба успешнее, — он подмигнул мне.

— Ну, мне надо подумать, — я оторопела и еле выдавливала из себя слова.

— Вот и думай. Сроку тебе два месяца. Потом с живой не слезу. Лучше убью и отсижу, чем кому-то тебя отдам. Лучше испорчу сам.

— Я вот сейчас пассаж про "испорчу" совсем не поняла, — медленно ответила я.

— Это от счастья, от счастья. Ты, кстати, будь добра. Набросай что-нибудь о нашей с тобой практике, чтобы не забыть, ей-богу, лет через пять будем под коньячок читать и хохотать.

С этими словами практика моя у доктора ван Чеха окончилась и меня ласково выпихнули из здания больницы.