Лана Тихомирова - Тау

Где-то слева прогремели фанфары. Народ, в едином порыве пал ниц: так бывало свегда, когда к месту большого скопления толпы прибывал архиепископ Пратский — Эток. Толпа падала как-то самопроизвольно, Эток никогда никого не принуждал себе поклоняться, но народ падал, видимо, из-за избытка благоговения.

— Что случилось, дети мои? — спросил Эток.

Кто-то посмелее изложил суть дела. Эток подумал, потом махнул хвостом по подушке, на которой его всегда носили носильщики.

— Это происки страшного Врага! — резюмировал он.

Из дальнего угла послышался легкий смешок. Эток посмотрел в ту сторону и увидел там Гая, Тамареска и Михаса: они были единственными, кто не пал ниц. Эток бросил в их сторону испепеляющий взгляд. Друзья стали корчиться от беззвучного и безудержного смеха.

— Врага?! — чувствуя, что начинает седеть, спросил президент.

— Да, Врага, — спокойно ответил Этого подмигивая левым глазом.

— Ах, Врага, — облегченно протянул премьер-министр и толкнул президента в бок локтем.

— Нам надо объединиться перед лицом Врага! — начал президент так, как будто отвечал на уроке известный ему материал, — Не время дремать, ведь Враг тоже не дремлет! Идите домой и предоставьте нам возможность бороться с ним. Но будьте бдительны, ибо в любой момент нам может понадобиться ваша помощь!!!

Пратские жители разошлись, но все, как один страдали от мучительного, как легкая головная боль, раздвоения личности. Оно, как простуда или грипп, передавалось от одного жителя другому. Симптомы были едины: головокружение и ощущение некой раздробленности головных полушарий: левое твердило, что точно помнит, что табличка с названием площади была и фонтан тоже, легкомысленное правое доказывало, что это все проблемы памяти, а не коры и думать об этом нечего: было не было, какая разница? К чему вообще все эти условности?! Никто же не беспокоится о том, что деньги в кошельке вчера были, а сегодня их уже нет! Хотя тоже загадка загадок: куда они делись?!

— И что, господа, происходит? — интересовался Михас у Гая и Тамареска, когда они сидели возле входа в Пратский нацинальный парк.

— Что-то определенно происходит, — глубокомысленно ответил Тамареск.

— Сначала время, теперь вот это! — заметил Гай.

— Все-таки зря ты так о времени, с ним ничего не случилось, — с сомнением сказал Тамареск.

— А у меня ощущение, что Гай прав: дни как-то стали длиннее. Иногда как будто целый год прошел, ан нет, всего один день, — возразил Михас.

— Ну, вам-то не мудрено, — улыбнулся Тамареск, — бездельники.

— Ничего себе бездельники! — вскипел Гай, — мы — Минестрели!

— Вот я и говорю, бездельники! — поплевывал семечки Тамареск, — нормальные люди дело делают, а не песенки поют.

— А мы с Михасом поем. Кто же знал, что у меня вдруг откроется талант еще и к музыке, а не только к стихосложению, — гордо заявил Гай.

— И кто же знал, что они будут по силе примерно равны, — заметил Тамареск.

— В смысле?

— Равны нулю, — продолжил Патанда.

— Ты не справедлив, Тама, — вступился Михас, — Гай пишет удивительные стихи, стоит только вдуматься в них, как сразу все становится ясно, да и мелодии его… люди слушают.

— Ну, да, согласен, — сказал Тамареск равнодушно, — алкоголь полезен — миллионы алкоголиков не могут ошибаться!

— Закрыли тему, — сказал Михас.

Подобный диалог за полтора года происходил не раз и не два, а почти каждый, когда друзья виделись.

По возвращении из путешествия Михас и Гай открыли в себе новые грани талантов, оба стали сочинять песни и играли их в парках и возле ресторанов. Сборы по-началу были небольшими, но потом странные песни "пошли в народ".

Тамареск к творчеству друзей относился скептически, но часто помогал им свой критикой. А диалог был скорее ритуалом, да и Гай обижался так, для галочки.

— И все-таки, фонтан был и я четко видел, как он растворился в воздухе, — задумчиво сказал Тамареск, — да и в голове раздвоенность какая-то нехорошая.

— У меня тоже, — почесал затылок Гай, — Помните мой фонтан возле ворот Ясве?

— Ну, помним? — с сомнением сказал Михас.

— Вот его там нет. Вчера вечером уже не было. Мы с Гайне гуляли там вечером, и фонтана уже не было. Я тогда не придал этому особого значения, вы же знаете, его часто воруют. Но оказывается все не так просто, — рассуждал Гай.

— Может Эток расскажет нам, что происходит, — улыбнулся Тамареск.

— У него всегда виноват Враг, — рассмеялся Михас, — вот к бабке не ходи.

— То есть, по вашему, лучше беспорядки и погромы? — обмахиваясь хвостом сказал Эток, запрыгнувший на оградку парка, — Я уже объяснял, это чисто политический ход. Пусть люди думают, что это происки врага, чем ищут ответ на вопрос, у которого нет ответа и никогда не будет. Зато теперь все будет тихо.

— Ты умен, — сказал Тамареск, почесывая в кота за ушком, — но что это все-таки было? Не бывает чтобы вот так фонтаны пропадали, таблички медные…

— Бывает. Их крадут, — улыбнулся Михас.

— И воспоминания тысяч людей тоже? Я знаю, что не мы с вами одни испытываем раздвоение, как будто что-то помним, но вспомнить не можем, — возразил Тамареск.

— Мне пора, — Михас встал и виновато улыбнулся, — семья все-таки.

— Ну да, три дочки, это вам не просто так! — улыбнулся Гай.

— Они требуют, чтобы ты явился. Они желают видеть дядю Таму, — подмигнул Михас.

— А дядюшка Эток им не пойдет? — спросил Тамареск.

— Нет, только не это, — возопил кот, — они опять будут дергать меня за уши и хвост. А Самира опять возьмет ножницы и будет играть в брадобрея!

— Ну, как хотите, — добродушно рассмеялся Михас, — а я пойду, надо еще заскочить куда-нибудь, купить по платьицу моим девочкам.

— Ты хорошо устроился, — рассмеялся Гай, — платья для дочурок и жены можно покупать в одном магазине для детей.

— Вот женишься, Гай, я на тебя посмотрю, — отозвался Михас.

— Мы с Гайне пока не торопимся, нам и без колец-браслетов хорошо живется.

Все разошлись. Михас пошел баловать семью, Гай заперся в подвале наедине с музыкальными инструментами и нотной бумагой, Тамареск побродил по городу, подышал воздухом, поболтал с Этоком, который сидел у него на плече. Потом пообедал в любимой харчевне и пошел на набережную, слушать концерт друзей. Он всегда приходил их послушать. Встретил Тауру, обвешанную дочками в новеньких платьицах. Девочки были все черноглазенькие брюнеточки, крупные и сильные. Самира — самая старшая, пошла по папиным стопам и даже дальше. В свой год с лишним она смело выдвигала гипотезу и шла ее проверять, вооружившись доступным подручным материалом. Тахина — средняя, была скромной, задумчивой девочкой, могла целый день просидеть на одном месте, наблюдая за сестрами. Аута — младшая, любимица Гая, мамина помощница. Во всем, чем могла в свой столь малый возраст, подражала матери, и всегда вместе с Самирой пыталась добраться до переносного Гаева клавесина. В данный момент, оттесненные толпой зевак Таура и Гайне пытались утихомирить разбушевавшуюся Самиру. Тахина ухватившись за локи Гайне сидела у нее на плечах, Аута держала в руках соску и прицелившись ловко всунула ее в рот сестре. Самира удивленно замолкла и зачмокала. Затем разобравшись что к чему, выплюнула соску и снова начала вопить, подозрительно попадая в ритм слышавшейся песне.