Феликс Крес - Страж неприступных гор

— Да, Эзена.

Королева, улыбнувшись, протянула ей шишку.

— Не потеряй, отдай Кесе, — сказала она, будто ей внезапно что-то пришло в голову. — Может, вспомнит леса вокруг Сей Айе.

Шерер был мал для любого, кто пытался бежать, но огромен для того, кто что-то или кого-то искал. Готах вновь открыл для себя эту истину, когда, более или менее вылечив сломанные ребра и отбитые внутренности, наконец отправился в путь.

Он понятия не имел, куда ехать.

Разум подсказывал, что следует двигаться в сторону ближайшего большого порта, то есть в Сейен, а оттуда на Агары. Человека, спасшего ему жизнь, его проклятую дочь, наконец, взятых в плен солдат, хотя вряд ли кто-то из них был еще жив, — всех этих людей следовало искать на Агарах. Если не там — то где угодно, то есть нигде.

А может, все-таки нет?

Кеса различила в своем туманном и крайне неотчетливом видении Хайну и слышала вопросы, которые задавала Риолата. Могла ли одержимая мощью Рубина пиратка отправиться в Роллайну? Хайны-Делары не было в живых — посланник дал бы голову на отсечение. Он разговаривал со Слепой Тюленихой Риди, которая в первую очередь была именно одноглазой пираткой, чудовищем, ибо княжна Ридарета, владеющая силами Гееркото, существовала, пожалуй, лишь в воображении Кесы. Он не мог себе представить, каким образом это полудикое создание, движимое самыми низменными инстинктами — чему он сам был свидетелем, забитым почти насмерть, — могло бы овладеть тем, что оно беззаботно называло «искушениями». Так что Прекрасная Риди вполне могла поехать в столицу. Вместе с приемным отцом? Готах знал об этом человеке лишь то, что говорила ему жена. Жене же он перестал доверять, ибо она была лишь доброй, напуганной, верящей в благие намерения женщиной, отказывавшейся осуждать кого бы то ни было за что бы то ни было. Мольдорн и в самом деле оказался прав.

Так куда ему ехать? В Роллайну или на Агары?

До Роллайны было ближе. Намного ближе.

Сперва, однако, Готах поехал в Эн Анель — красивый, не слишком большой уездный город; деление края на округа и уезды, хотя и навязанное Армектом, в Дартане прижилось и без труда пережило войну с Вечной империей. В Эль Анеле его могло ждать известие от товарищей из Таланты.

Известия не было. Скучающий слуга, сперва напуганный загадочным исчезновением госпожи, а затем успокоенный отправленным из дому посыльным, бездельничал в удобной гостиничной комнате, моля судьбу лишь о том, чтобы та послала ему еще многие недели, заполненные дремой, едой и скукой; может, еще мелкими мужскими приключениями, о которых его господин, а в особенности госпожа предпочли бы ничего не знать. Готах расплатился по счетам, освободил снятую Кесой комнату и велел отправить домой ее вещи, оставил слуге новый кошелек на покрытие ежедневных расходов, после чего без особой радости двинулся в дальнейший путь.

За окраиной города тянулись строения приходящего в упадок невольничьего хозяйства. Посреди большого неогороженного двора несколько некрасивых девушек под надзором старой бабы занимались какими-то непонятными упражнениями. Невольничий рынок Шерера подчинялся особым законам, поскольку в мирное время свежий товар поступал почти исключительно из числа свободных людей, добровольно продавшихся в рабство. Никого нельзя было к этому принуждать, заставлять или склонять обманом; если бы не данный закон, нарушение которого очень сурово каралось, дартанские деревни наверняка обезлюдели бы на протяжении нескольких поколений… Закон Вечной империи был один для всех, и даже самый ничтожный крестьянин мог изъявить желание вступить в имперское войско, когда объявлялся набор, — другое дело, что попасть туда у него было мало шансов, — а также распорядиться собственной жизнью. Это означало, что любой имел право совершить самоубийство — данный поступок являлся вполне законным, и семья самоубийцы не могла подвергаться каким-либо преследованиям — или выставить самого себя на продажу. Мужчины, даже умиравшие от голода, почти никогда этого не делали, поскольку неволя означала для них быструю смерть от каторжного труда — например, на рудниках или в каменоломнях. Впрочем, мужчины, даже самые дорогие, с рождения выращивавшиеся специально для участия в боях, очень плохо переносили неволю, намного хуже, чем женщины, — они болели, хирели, порой кончали с собой и даже бунтовали, что бывало опасно. Женщины соглашались на статус вещи с меньшим сопротивлением и продавали себя довольно часто; судьба забитой и дикой дартанской девушки, ставшей невольницей-служанкой — и даже, если она была красива, проституткой в одном из городских публичных домов, — почти всегда складывалась лучше, чем та, что ждала ее в деревне. Но в Армекте все выглядело совершенно иначе, там почти каждый — и каждая — готов был вступить в ряды легиона и почти никто не продавался в неволю.

Хозяйство под Эн Анелем было таковым лишь по названию, на самом же деле в лучшем случае предприятием по купле и продаже. Почти наверняка там не выращивали Жемчужин и тем более мужчин для боев на аренах, самых дорогих невольников Шерера, по сравнению с которыми цены самых прекрасных невольниц выглядели вполне доступными. Однако живые военные машины, каждая из которых разорвала бы в клочья трех таких воительниц, как Хайна (проходивший мимо хозяйства Готах с неподдельной грустью вспомнил веселую, улыбающуюся Черную Жемчужину), способные удивлять толпы на аренах, могли принести состояние своим хозяевам; золото, вложенное в хорошего бойца, быстро окупалось. Однако это должен был быть по-настоящему хороший боец, который, даже побежденный в упорном бою, не сомневался, что ему будет дарована жизнь — такого требовалось выращивать двадцать лет. Покупка же каких попало здоровяков, у которых головы отлетали от туловищ в первом же поединке, была пустой тратой денег.

После победоносной войны с империей королева Эзена даже и не думала уничтожать невольничий рынок в Дартане и потому сохранила все связанные с ним законы. Хозяйства остались единственными предприятиями, имевшими право торговать живым товаром.

Однако дни того, что находилось под Эн Анелем, подходили к концу. Так бывало всегда, когда выращенные невольницы не получали сертификатов Жемчужин, а бойцы проигрывали на аренах — подобное резко снижало престиж предприятия. Жемчужины почти всегда приносили убытки, зато поднимали ранг хозяйства. Но стоило однажды опуститься в глазах других, и подняться обратно было уже очень сложно. Цепочка проблем росла; спасая нерентабельное предприятие или просто пытаясь вернуть хоть немного денег, владелец закрывал глаза на слишком многое и погружался все глубже в трясину. Взять хотя бы «деликатный вопрос»… Деликатным вопросом называли отказ в продаже невольницы или невольника. Покупатель в соответствии с законом безнаказанно мог делать со своей собственностью что угодно, к примеру, ради удовольствия мучить купленную девушку, калечить ее, даже убить. Когда становилось известно о чем-то подобном, ни одно уважающее себя хозяйство не продавало живодеру живой товар, более того, по секрету сообщало об этом другим. Поступая иначе, оно подорвало бы собственную репутацию, что могло привести к отсутствию желающих продаться в неволю; какая из девушек, имея на выбор два хозяйства, отдалась бы тому, из которого могла бы попасть в лапы выродка?