Валентин Юрьев - Служба королю

— Клер, посмотри, чтобы вязались хорошо, а то филонят, паразиты. Давай я тебя внутрь закину, не бойся, они без оружия, только тайные ножи могут остаться, но я слежу. Проверь узлы, закрепи их.

Какое-то время мы отдыхаем. Половину дня бежать, причём уже не первый день, нелегко, мы тоже не из железа скованы. Только отошли в сторону, потому что смотреть, как хассаны плюются, опорожняются, друг на друга, аппетита не добавляет. А нам сегодня, возможно, больше есть не придётся.

Снимаю защиту. Теперь самая гадкая операция — обыск, тут шутки опасны, поэтому молодёжь, под руководством старших товарищей, преодолевая своё отвращение, роется в складках вонючей одежды, вытаскивает барахло из карманов, находит тайные ножи и даже подобие бритвы, спрятанной в манжете рукава, вполне способной разрезать верёвку. Проверяем и обувь, потому что были случаи, когда носок кожаного ирчига скрывал вшитый кусок железа и становился в бою неплохим оружием.

Конечно, можно было обойтись без мерзкой операции, но молодым надо учиться, и кошка даёт котятам поиграть с полузадушенной мышью, а мы — с целой крысой. Здесь десять мальчиков. Четыре второгодника, у которых Посвящение было, а стычек с врагами — нет.

Одно дело для них слышать про врагов, другое — увидеть их, глянуть в горящие ненавистью глаза, ощутить силу опытного воина, готового в любой вздох развернуться для удара, почувствовать вонь чужого тела. Даже если дух силён, как камень, умение придёт не сразу. Сегодня кто-то из новеньких впервые прикоснулся к мёртвому телу, подавил страх, стал опытнее.

Давая отдых своим глазам, смотрю на пустые холмы, в небо, на контур горных хребтов, голубеющих достаточно близко. Черная птица, как примагниченная парит над нами, видя труп и поневоле привлекает внимание. Какая свобода! Мечта. Полёт безо всякого волшебства! Мне бы так! Только перья на кончиках крыльев слегка шевелятся. Как рули у самолета. "Самолёт, самолёт, унеси меня в полёт"… И тут я традиционно кричу вслух и обзываю себя и аргаком, и аралтаном, и даже хассаном, вызывая недоумённые взгляды всех, и обыскиваемых и своих друзей. Никак не научусь сдерживаться!

Эх, я — балбес!! Крылья! Крылья для полёта! Мою отупевшую голову надо посыпать песком и грязью! Её осеняет, пронзает простая дубовая мысль, которая всегда лежала на поверхности. В этом мире никто не слышал о крыльях. Но я-то! Я-то хорош, дитя двадцать первого века! Планеры, дельтапланы, парапланы, летающие парашюты и даже одежда на манер летучих тварей, как я мог об этом забыть? Это же всё по существу одно и то же — перепонка из ткани, которую можно раздвинуть и удерживать. Конечно, парашютного шелка здесь не найти, но тонких шкурок — завались!

Для полётов с такими крыльями нужно только одно — набрать высоту! Это я умею. Мало того, могу поднять с собой ещё кого угодно. А по очереди — хоть целый отряд! И лети себе в нужную сторону. Если умеешь, конечно.

Руками машу ребятам, чтобы работали дальше, мол, потом расскажу, а сам не могу сдержать радости. Ещё нет ничего, ни крыльев, ни умения, а радость перекрывает всю трагичность сегодняшнего дня! Вот ведь, как странно устроен ирит!

С этим настроением я и топаю, а по пути рассказываю свою мысль мальчикам, которые никогда не слышали о полётах и, наверно, кажусь им Икаром, полубогом, а самому стыдно, что потерял столько времени. Еще весной, во Дворце мог заказать пошить всё, что угодно, там мастеров, что волос на голове, только золото кидай! Ох, балбес! Закройте рты, ребята! Если научимся, это будет такой икстрим!

Сзади плетутся пленные, неся своего соплеменника. Одно и то же! Теперь надо думать, кого ставить в драку, или, может быть, совсем не стоит рисковать? В одном я уверен, это в себе. Та четвёрка, которая сопровождала Канчен-Ту в её свадебном беге, мне известна мало. Брат её, Клер, не был даже в походе перед посвящением. Трое ребят были, но не сражались. Они только пропитались ненавистью к вартакам и любой другой нечисти.

Канчен-Та обязательно полезет в схватку, я уже вижу её горящие глаза. Но помню и тот кинжал, который медленно вращался… Не хочу больше. Ну, ладно, я её подстрахую. Хотя, тогда почему её одну? Если на то пошло, то и молодёжь можно поддержать. Вот только жизнь! Та, которая меняет все планы и вносит неожиданные корректировки в самый неудачный момент. А мне терять необкатанных мальчиков так глупо нельзя! Их отбирали, сортировали, проверяли и сейчас их сила не в воинском умении, а в том, что они — единомышленники. Они свои в доску! Как же мне таких совать под нож "лучшим бойцам"?

Тропа выползла на холм и привела нас к моему любимому месту в этой долине. Здесь, как я узнал, родилась моя мать. Обгорелые квадраты всё также чернеют, а из старых колодцев медленно расползается мерзкий запах гниения. Вот это плохо! Я забыл про запах. Зато хассаны завозили носами. "Лучшие бойцы", которые специально искали места захоронений, сразу почуяли недоброе, но до самого верха дошли, сохраняя внешнее спокойствие. Что-то не понравилось мне в их слишком уж невозмутимом взгляде и я поставил стенку интуитивно, всем телом ощущая, что "лучшие" и в самом деле отличаются от простых грабителей. Стенку, потому что охватить кольцом всю растянувшуюся цепочку одним разом не мог.

Они бросились внезапно, безо всякого вскрика или знака, и тут же ударились о защиту. Это нас спасло в первое мгновение и дало возможность выкрикнуть команду, вытащить кинжалы и встать в боевую стойку. Но не зря хассаны полдня тыкались в стену своей прозрачной тюрьмы и поняли её свойства, очень быстро связанная цепочка обежала преграду и помчалась вперёд шеренгой, превратив в оружие свои ноги, тела и верёвки на руках. Не дураки, поняли, что им терять нечего.

То, что произошло дальше, потрясло меня на всю оставшуюся жизнь. Я перепугался! Но ни один мальчик не убежал и не дрогнул. Первый, до кого добралось стремительное тело врага, безо всякого сомнения с отчаянным криком воткнул кинжал в открытую грудь и тут же его шею захлестнула верёвка. Пришло моё время, оно сгустилось так, что все фигуры казались неподвижными памятниками, которые медленно надвигались друг на друга, вонзали кинжалы, а я резал проклятые и неподатливые волокна, спасая худенькие шеи своих соратников, или успевал вытолкнуть их из налетающей петли.

Не всем удалось с первого раза поразить сердца, кто-то, более грамотно, резал одним движением крепкую шею из которой вместо устрашающего крика начинала, пробулькивая, хлестать кровь вместе с предсмертным хрипом. Закручивая верёвку, враги и сами себя, поневоле, заворачивали в спирали, а там, где я её резал, распадались на отдельные вихри тел, в которые ввинчивались новые ребята и неожиданно всё кончилось.