Сборник - Городская фэнтези – 2008

Рагнхильд блаженно прикрыла глаза, наслаждаясь теплом; закоченевшие пальцы мало‑помалу отогрелись. Над фитилем сиял язычок, похожий на пламенный ноготь, приветствуя ее и приглашая поднести к нему ладони, чтобы почуять живительный пыл огня. Она сделала несколько шагов к свету, нетерпеливыми рывками сдергивая перчатки, глаза ее блестели от радости. Дом казался Рагнхильд прекрасным и надежным, как старинная крепость в лучах зари.

‑ Прошу, не обращайте внимания на беспорядок, ‑ с наигранным пренебрежением повел рукой Гертье, как бы оправдывая все, что обличало его в беспечном образе жизни.

Обстановка вовсе не подобала званию кавалера. Мебель, обитая дешевым полосатым тиком или протертым до залысин плисом, мутное зеркало в дверце платяного шкафа, грошовые бумажные обои с простейшим рисунком, мещанская кровать из грубых железных труб… никто не назвал бы квартиру шикарной, но наблюдательный гость мог отметить, что в ней обитает человек с великосветскими претензиями. На жардиньерке вместо комнатных растений были расставлены в стиле натюрморта вещицы севрского и старого веджвудского фарфора, терракотовые фигурки, трубки, мельхиоровые спичечницы, пачки папиросных гильз и табака высших сортов. На полочках и крышках стола‑бюро, под зеркалом столика‑туалета тоже пестрели выставки изящных мелочей ‑ пудреницы на ножках, настольные флаконы из малахита, мрамора и декорированного золотом стекла, даже чьи‑то шляпные булавки. Просторный плед с бахромой повис на буковом венском стуле. Орнамент обоев разрывался акварелями и офортами в багетных рамках ‑ ближе всех к Рагнхильд оказалась карикатура, где кайзер Вильгельм в образе Ганса‑Колбасы, с хищной ухмылкой схватив за подол испуганную и возмущенную Францию, заносил над нею саблю. Интерьер довершали кофемолка с кофеваркой, спиртовка, ковш для пунша, шеренга пустых (и не пустых) бутылок и полки с множеством книг, а воздух жилища был напоен смешанными запахами впитавшегося в мебель табачного дыма, коньяка и благовонного стиракса.

Увидев, что гостья стала озираться, Гертье поспешно подошел к бюро и, держась как можно естественней, убрал в ящичек фотографический портрет Атталины и начатое позавчера письмо к невесте.

‑ Позволите вам услужить?..

‑ Да. Вы весьма любезны, ‑ губы Рагнхильд порозовели, и она заговорила не дрожащим, а обычным голосом. Правда, тон остался чрезвычайно сдержанным. Она под крышей, она в доме ‑ да, но кто этот человек? кто его приятель? чего от них ждать, можно ли им доверять и насколько?..

Честной, а тем паче благородной девушке более чем предосудительно быть наедине с незнакомым мужчиной ‑ в особенности ночью, в его доме, без ведома старших. И обычай, и суд на сей счет одинаково строги ‑ такой поступок называется распутством, а юристами квалифицируется как безнравственное поведение и является законным поводом к расторжению помолвки, изгнанию из дома и лишению наследства. Быть застигнутой в подобном двусмысленном положении ‑ позор и ужасный скандал, даже если между девицей и мужчиной ничего не произошло. Но что было делать? Ей не оставалось ничего другого, как положиться на слово кавалера.

Она позволила Гертье снять с нее Ольстер, но старалась ни на минуту не выпускать из рук ридикюль.

‑ Я не стану расспрашивать, почему вы оказались одна и в таком бедственном положении. Вы поступите разумно и ничуть не обидите меня, если не назоветесь, ‑ Гертье решил сразу обозначить свою позицию, чтоб незнакомка не тяготилась и не чувствовала себя неловко и тем более ‑ чем‑то обязанной ему. Конечно, его мучило любопытство, но для того и существует вежливость, чтобы разумные люди могли сами выбрать тот предел откровенности, который им кажется приемлемым. ‑ Не могу предложить много удобств, но то, что у меня есть, ‑ в полном вашем распоряжении. Нагретое вино, сыр, хлеб и грильяж ‑ пожалуйста. Кофе, к моему глубокому сожалению, нет. Будете кушать?

Незнакомка! незнакомка в доме! Боже, как это горячит и волнует! Гертье не упускал ни одного мгновения, которое позволило бы незаметно задержать взгляд на ней ‑ она еще скованна, смотрит сердито, но к лицу возвращаются краски, алеют щеки; еще недавно ледяные от замерзших слез, пленяют своей живостью глаза ‑ чарующие очи темно‑медового цвета. Поизящней застелив гнутый стул пледом, Гертье усадил гостью. Сняв честерфильд и оставшись в элегантной полосчатой тройке, он принялся расхаживать по комнате, не прекращая разговора:

‑ Я учусь в Кавалькоре. Скоро у нас рождественская вакация ‑ собираюсь ехать домой. Зимняя охота ‑ не доводилось выезжать на зимнюю охоту? ‑ Подпалив спиртовку, он налил в ковш вина. ‑ Грог или пунш согревают куда лучше, но вам столь крепкий напиток будет вреден. А еще мы делаем жженку и пьем ее горящую, да! ‑ Загрузив печку углем и капнув пиронафта из бутылки, он разжег огонь и закрыл дверцу печурки.

‑ Не люблю охоту, ‑ тихо молвила Рагнхильд, глядя на ламповый огонь. ‑ Она принесла мне большое горе.

‑ Кто‑нибудь погиб? ‑ спросил Гертье с печалью в голосе, но радуясь в душе, что гостья наконец отозвалась.

‑ Мой брат.

‑ Ужасно. На охоте бывают трагические случаи…

‑ Это не было случайностью, ‑ проговорила Рагнхильд почти неслышно. Она не мигая смотрела в пламя.

‑ Я вам искренне сочувствую, сьорэнн…

‑ Рагна. Меня зовут Рагна.

‑ Рагенхильда? Чудесное имя! А знаете, на Свейне, где стоит Кавалькор, есть церковь Святой Рагенхильды ‑ она небесная покровительница кавалеров корпуса…

‑ У нас говорят ‑ Рагнхильд, ‑ безразлично поправила девушка, а потом с нежностью прошептала, повернув ладони к лампе, совсем близко, отчего в комнате возникла тень, широкая, как занавес в театре: ‑ Zhar…

‑ Вы из Ругии? ругинка? ‑ Гертье, всыпав в вино сахар и корицу, помешивал питье серебряной ложкой. ‑ По‑ругски жар ‑ это «пыл», или «тепло огня».

‑ Знаете ругский язык? ‑ девушка была немного удивлена. ‑ А я… мне показалось, вы из салического рода.

‑ Можно сказать, что так. ‑ Польщенный вниманием Рагны к его родословной, Гертье счел благоразумным не называть свою прославленную в веках фамилию и ответить уклончиво, неопределенно… даже загадочно. Незачем открываться барышне‑ругинке, чтобы она потом разносила по званым вечерам: «Валлеродены? те, у кого в шестом колене по отцу дед был архиепископом, а в пятом по материнской линии ‑ коннетаблем и мужем великой княжны? так их отпрыск живет на окраине, в третьем этаже, а обедает с грязной матросней…» Рагна, Рагнхильд ‑ у кого из соседей есть дочки с таким именем?.. у Каллерсонов? или у Вихертов? нет, у Вихертов ‑ Радегунда, а у Каллерсонов ‑ Розалия… обе милашки, щеки яблоками. Видимо, Рагна из тех ругов‑дворян, что с пришельцами‑салисками не знаются из‑за восьмисотлетней антипатии. Но хороша! Едва не обморозилась, а в тепле вмиг расцвела, словно бутон шиповника. Так и пылает… воистину, zhar в крови. Невольно сравнив Рагну с Атталиной, Гертье не нашел у невесты явных преимуществ, а недостатков ‑ массу. Высокомерна выше собственного роста, губы на замке, белоснежна, а вместо крови ‑ уксус.