Ника Созонова - Два голоса

Когда я оттуда вырвалась, было почти девять. В метро поймала себя на мысли, что вспоминаю твое тело. Хотя притягивало меня вовсе не оно, нет. Сейчас я думаю, что, наверно, могла бы в тебя влюбиться: ты был обаятельным, иронично-печальным, худым и крайне несчастным — убийственное сочетание для женщин с нереализованным материнским инстинктом. (Спасти, обогреть, исцелить — природный порыв.) Но это было бы совсем не так, я уверена: болезненно и недолго. Остался бы шрамик на душе и не слишком веселые воспоминания на последующие пару лет. Если б у тебя была другая душа — с тем же характером и лицом — возможно, так бы и произошло. Впрочем, не знаю. Не в моих правилах заводить отношения с теми, кто меня грабит.

*** — Точно нет! Я бы тебя и близко не подпустил — отшил кратко и грубо. Меньше всего в этой жизни мне были нужны чьи-то влюбленности и, тем более, порывы исцелять и спасать. Даже в ранней юности не был склонен к романтике и "пыланию сердец". Надеюсь, не обиделась?

— Нисколько. Знаю: лед, а не огонь.

— Лед, огонь — ты всегда была склонна к моей поэтизации. "Чудесные глаза" и все такое. Так — прохладная мутная водица.

— Никакой поэтизации, что ты. Я всегда видела тебя таким, каков ты есть. Иначе и быть не могло. ***

И вот я вернулась, а тебя нет. И ключи на столе (так резануло — словно ты швырнул мне их в лицо). За что? Но ужас был сильнее обиды. Найти — чтобы тут же потерять. Так не честно! Ты — моё, мой. Часть моя, половинка, сердцевинка — значит, должен чувствовать так же. Но почему ты тогда ушел?..

Я бы не сомневалась, что ты вот-вот вернешься — а ключи просто забыл — если б не вчерашняя выходка под названием: "Не хочу ломать твою жизнь, потому разворачиваюсь к тебе спиной и иду, куда несут ноги". Если ты мог поступить так вчера, то кто знает, какие еще безумные идеи могли посетить твой горячечный мозг в мое отсутствие?

Я не могла усидеть на месте. Принималась что-то делать и тут же замирала, услышав шаги на лестнице. Ближе к ночи решила выйти на улицу: ключей нет, а номер квартиры ты вряд ли запомнил. Докричаться же со двора на мой одиннадцатый этаж затруднительно.

Я ругала себя последними словами, что не забила на работу. Кляла свою проклятую дисциплинированность и законопослушность. Да, шеф взъярился бы из-за несделанного буклета еще больше, да, меня могли даже выгнать пинком под зад — и что с того? Будь я дома, сумела бы уговорить, удержать. Или пошла бы с тобой вместе.

Часа три шаталась вокруг парадной. Сидела на скамеечке, плакала, приседала и подпрыгивала, чтобы разогнать замерзшую кровь. Говорила себе: ну сейчас, ну еще чуть-чуть, пять минуточек — и я вернусь к себе, налью горячего чая, наглотаюсь снотворного и постараюсь заснуть. Ну, приходи же — у тебе последний шанс! Сотый последний шанс, сто первый, сто второй… Думаю, я простояла бы так до утра. Или превратилась в соляной столб, чтобы ждать тебя вечно. А тебя еще удивила улыбка на моем лице, когда ты наконец явился! И неправда, что я не заметила, как ты избит. Просто это казалось настолько менее важным… И не потому, что я бесчувственна и жестокосердна. Просто…

*** — Просто любые ссадины и царапины можно замазать?

— Да, вылечить — и они со временем перестанут болеть.

— Не скажи: отбитые почки, к примеру, могут всю жизнь испортить.

— Не язви. Я знаю, ты вспоминал сейчас вместе со мной, как я была рада в ту минуту. В жизни не испытывала большего счастья. А почки у тебя и так были неважные, как и печень, сердце и прочие внутренности. ***

Я так старательно промывала твои раны водой и перекисью, мазала зеленкой. Это было наслаждением, хотя никогда прежде не замечала в себе наклонностей к медицине. Мне даже нравилось, что ты изранен — ведь благодаря этому ты остро нуждался во мне.

Ты шипел и ругался, отходя от своего "наркоза". Чтобы как-то отвлечь и развлечь, я принялась рассказывать сегодняшний сон. Но стоило произнести пару фраз, как ты продолжил за меня, и закончили мы вместе почти слово в слово. Сон был один на двоих. Мы ошеломленно молчали по этому поводу. Пауза была чуть-чуть неловкой, единственная неловкая пауза между нами.

Потом тебя стало колотить и меня тоже, поскольку я физически чувствовала, как тебе больно и плохо. Никогда и ни с кем прежде такого не было. Даже когда сломала ногу любимая сестра Лизка, я очень ей сочувствовала и сопереживала, но боли — той боли, от которой стонала и всхлипывала она, все-таки не испытывала.

Я могла с точностью назвать каждую часть тела, что у тебя страдала: ныли три ребра слева и два справа, щипало бровь и распухшие губы, постреливало в спине.

Я уговорила тебе проглотить крепкое снотворное и уснуть — поскольку болеть будет все сильнее. Уложив, хотела отойти, чтобы поработать над злосчастным буклетом, но ты схватил меня за руку и не отпускал, словно капризный мальчик маму или старшую сестру.

— Герда! Герда, расскажи мне сказку. О северных оленях, о добром и злом ветре… — Ты гладил подушечкой большого пальца сгиб моего локтя. Было щекотно и приятно. — Позволь мне побыть с тобой слабым и маленьким. Не уходи, не оставляй меня наедине с темнотой…

— Я не Герда, а Алина. Про меня не выдумано ни одной сказки.

— Есть сказка про Алину — про Аленький цветочек… это ты.

— Когда я была маленькая, рисовала этот цветочек голубым. Не знала, что алое — это красное.

— Ты голубой аленький цветочек. И еще ты птица.

— Надеюсь, не синяя?

— Стишок знаешь? "Я черная птица, а ты голубая". Это про нас… Но сказку все равно расскажи.

Я подула тебе не лоб. От него подымался жар.

— Ладно. Только северные олени и голубенькие цветочки — не моя тема. Лучше я расскажу про то, как жили-были два человека. Жили они отдельно, а потом взяли и встретились. И оказалось это событие самым важным во вселенной.

— Но ничего хорошего им это не принесло.

— А ты пессимист. Почему это не принесло?

— Он умер спустя полгода — наркоманы ведь долго не живут. К тому времени она так устала от его выходок, что вздохнула с облегчением. И вычеркнула главное событие во вселенной из своей памяти и своей плоти, как кошмарный сон.

— Зачем ты так? Это же неправда.

Изобразив обиду, я попыталась встать, но ты обхватил меня и не пускал.

— Неправда, что я умру раньше тебя?

— Неправда, что я смогу забыть, — я покорно дала уложить себя обратно и ткнулась носом тебе в шею.

— Но пережить сможешь.

Ты так серьезно это сказал, что я испугалась. Так, словно тебя вот-вот не станет или уже нет. Чтобы убедиться в твоей реальности, принялась судорожно гладить веки, скулы, плечи. Облегченно выдохнула: нет, ты живой, ты есть, не пригрезился…

— Не надо, не хочу об этом думать. Давай жить здесь и сейчас.

— Давай, — ты кротко вздохнул. — Тогда продолжай свою историю.