Ника Созонова - Два голоса

— А что мне твоя квартира? На кухне посидим. У тебя ведь сегодня свидание — вот я и решила оценить твой внешний вид, посоветовать с платьем и косметикой.

— Свидание?..

Я напрягла память. Ах да, я же договорилась встретиться с этим, как его… замом. Как давно это было — в позапрошлой жизни.

— Мумми, знаешь, оно отменилось. Если б ты мне позвонила, я бы сообщила эту прискорбную весть, и ты не потратила бы зря время.

— Как?! Он посмел его отменить?

— Нет, он еще не знает. Я вот сейчас ему позвоню и отменю. Нет, лучше пошлю смс — чтобы без долгих объяснений.

— Зачем? Что случилось, Алина? Я тебе не понимаю.

Мамочка не на шутку встревожилась: даже лицо пошло розовыми пятнами, а она этого жуть как не любит.

— Я все объясню. Вот и чайник как раз закипел! Посидим и спокойно обсудим.

— Ты пугаешь меня, старшая дочь. Лучше кофейку! Что-то мне захотелось взбодриться… Такой мужчина, такой экземпляр — неужели ты еще отыщешь что-то лучше или хотя бы равноценное?

Едва я налила мамочке кофе, а себе травяной чай, на сцену выполз ты. Наверно, ты не слышал наших голосов за шумом воды в душе, иначе догадался бы отсидеться в ванной до завершения семейной встречи.

Не найдя халата, ты обмотал вокруг бедер полотенце. С волос стекала на плечи влага и плохо промытая пена. Синяки на теле оказались гораздо внушительнее, чем на лице и напоминали континенты в атласе мира. По цвету они соперничали с татуировкой, изображавшей — что стало ясно на свету — пернатого змея Кецалькоатля. Его увенчанная короной из перьев голова с бесстрастным медным лицом кусала тебя за ключицу, хвост же терялся в недрах полотенца. Картинка меня искренне восхитила. Но вот мамочка, боюсь, иначе отнеслась к этому шедевру.

Ты не удивился и не опешил. А если и опешил, то хорошо это скрыл.

— Доброе утро, — ты отвесил гостье церемонный поклон, едва при этом устояв на ногах.

— Знакомься, мамуль. Найт, мой жених.

Я выдала это как можно беспечнее, словно не догадываясь, какая буря меня ожидает.

— Очень приятно.

Свое изумление мама выразила взметнувшейся вверх правой бровью. Да еще затрепетали ноздри, широкие, как у меня. И пятна из розовых трансформировались в багровые. А так — ничего, тишина и спокойствие. Поистине, железобетонная леди.

Завтракали мы в гробовом молчании. Я сделала тебе пару бутербродов — чтобы не было так заметно, как дрожат твои руки. Но они все равно выдали: кофе расплескивался за край чашки, когда ты пытался сделать глоток. Но выражение лица при этом было застывше-вежливое.

*** — Мне было страшно. Твоя мать смотрела на меня с ледяной улыбкой, словно на редкостное насекомое. Я не мог угомонить собственное тело. Я привык, что оно давно меня не слушается, но было пофиг, а вот теперь оно существенно меня предавало.

— Ты был великолепен. По невозмутимости и каменности физиономии мог посоперничать с мамой. Или с английским лордом.

— Это была самозащита. ***

Прожевав последний кусок, ты поднялся:

— Пойду-ка я, пожалуй, займусь рефлексией и самоиндентификацией.

— Нет, пожалуйста, не уходи!

Но ты не внял моей мольбе, лишь покачал головой. "Это твой разговор, и я здесь лишний".

— Алина, я очень надеюсь, что это просто неудачная шутка? Глупый розыгрыш?

Мама закурила, заметив на подоконнике мои сигареты — что позволяла себе в последние годы крайне редко, заботясь о легких и цвете лица.

— Мама, я взрослый человек. Не пытайся меня строить. Я давно выросла из возраста, в котором воспитывают.

— Я беспокоюсь о твоей жизни — это естественно для матери. При чем тут возрастные рамки? Это у животных — котенок вырос и стал для матери-кошки чужим. А у людей сердце болит о своих детенышах до их старости.

— Беспокойся на здоровье. Но тактично, не вмешиваясь.

— Господи, — мама передернулась всем телом. Так, что тоненько зазвенели сережки. — Неужели ты и впрямь собралась выйти замуж за это чудовище?

— Замуж? — Я задумалась. Назвала тебя женихом, поскольку "бой-френд" или "молодой человек" звучало бы глупо. Но обрадует ли тебя штамп в паспорте? И есть ли у тебя вообще этот документ? — Не уверена. Но свою жизнь, до конца, свяжу только с ним.

— Аленька, — голос мамы стал приторным, — а может, ты простудилась и у тебя жар и бред? — Она потянулась ко мне, чтобы пощупать губами лоб, как в детстве, но я отстранилась. — Или это у меня жар, и это я брежу?

Плюнув на палец она поднесла его к собственному лбу, как к утюгу.

— Мама, не ерничай, пожалуйста. Я серьезно.

Мне было очень обидно, что такой близкий и родной человек — любимая мамочка! — не может понять, что со мной случилось главное в жизни. Понять и порадоваться вместе со мной и за меня.

— В тринадцать лет ты приносила домой бродячих щенков. Теперь тебе тридцать два, и ты перешла на бродячих мужчин?

— Он не бродячий.

— Ты меня за дуру держишь? — Мама яростно раздавила окурок в блюдце, даже не поискав глазами пепельницу. — У него вид типичного уголовника. Явно наркоман и вор. А то и насильник.

— А еще киллер и террорист. Мама, хватит, а?..

— Это я хочу тебе сказать, нет, крикнуть: хватит! Хватит сходить с ума, дочь!.. Он похож на пса — из тех, что роются по помойкам и готовы вцепиться зубами в руку того, кто их пожалеет и протянет кусок. Да, ты взрослая женщина, окончила два вуза, живешь самостоятельно, и я не вправе указывать, в кого тебе влюбляться и с кем жить. Но, знаешь ли, я была лучшего мнения о твоем вкусе и о чувстве собственного достоинства! Мы с папой тебя вырастили, воспитали, дали самое лучшее, что только могли. Вспомни! Вспомни!

— Я помню.

Конечно я помнила: почти дворянское воспитание, три сестры, каждую учили двум языкам (мне достался инглиш и итальянский) и музыке. Второе высшее (заочное), лучшие книги, просмотры в доме кино… Мамочку можно понять, ей обидно. А меня?..

— Видимо, плохо помнишь. Привела в дом такого… такое. Этим ты мне просто в душу плюнула. И папе. И сестрам своим родным.

— Может, не надо говорить за папу и за сестер?

— Ты думаешь, они обрадуются и кинутся тебе поздравлять? — мама заколыхалась в саркастическом хохоте, похожем на судороги. Поняв, что выгладит "не комильфо", стихла.

— Да как ты вообще можешь судить? Что ты знаешь? У нас одна душа на двоих, сны снятся одни и те же. Это даже не любовь, а что-то большее, чему и слова нет в человеческом языке. А ты говоришь глупости и пошлости, ведешь себя так, будто знаешь все на свете и являешь собой миру истину в последней инстанции!

Мама воззрилась на меня в ужасе: никогда и никто из семьи не говорил с ней таким тоном. Я бросилась к ней, обняла, уткнув лицом себе в грудь.

— Мама, мамочка! Я тебя не узнаю. Мы всегда так хорошо ладили, с детства, мне всегда казалось, что вы с папой — самые мудрые и самые добрые люди не земле. А как завидовали мне все друзья и подружки! У них ведь с родителями ссоры и споры, а то и пропасть непонимания. А теперь ты говоришь со мной так, словно я старшеклассница, собирающаяся бросить школу из-за незапланированной беременности от соседа по парте. Не ты ли всегда хвалила меня за светлую голову и хвасталась перед подругами моим умением разбираться в людях? Думаешь, я смогла бы так ошибиться?.. Мамочка, мамуля — ну, услышь же меня! Услышь!..