Ника Созонова - Два голоса

Но они и тут не ушли. Я поднялся, зашел в комнату и вернулся с пакетиком порошка и шприцем. "Не возражаете, если займусь делом? Как-никак, я у себя дома, да и время подошло. Не хотите, кстати, попробовать? Вы же мои друзья, значит, должны поддерживать во всех начинаниях". Я был уверен, что они дружно откажутся, и на этом, наконец, их выпровожу. Но физиономия Клоуна выразила колебание. "Чтобы прожить пару лет в розовых очках кайфа? А потом сдохнуть в собственной блевотине?" — Скоба был бескомпромиссен. Он встал и принялся мерить шагами кухню. Большой и неповоротливый, нависающий сам над собой, ему было тут тесно. Под подошвами хрустела яичная скорлупа и прочий мусор. "Смысл? — спросил Клоун. — Смысл какой?.."

"Хочешь, Клоун, я расскажу, что будет у тебя в жизни дальше? — Я прикрыл глаза и вытянул правую руку в жесте оракула. — Ты отучишься, поступишь на работу в поликлинику, будешь выкладываться участковым по полной, стараясь угодить начальству, и к тридцати годам заимеешь язву и жену-стерву. Точнее, жена чудным образом превратится в стерву через год после свадьбы с воздушным и романтичным существом, глядящим на тебя с придыханием. Детей будет двое или трое, но сопливые носы смертельно надоедят тебе еще на работе. В сорок лет, на пике пресловутого кризиса среднего возраста, в приступе отвращения вгонишь себе смертельную инъекцию — благо будешь иметь к таковым доступ в силу профессии. Гуд бай, наш лучший из миров! Так к чему столько утомительных телодвижений, если финал предсказуем?" Клоун хотел возразить и раскрыл уже рот, но запнулся и сглотнул. "А ты, Скоба, — я повернулся к продолжавшему угрюмо утюжить кухню приятелю, — ты, конечно, не столь романтичен, как наш Рыжий, и потому можешь воздержаться от драматических жестов. Ты умрешь на одре от рака печени или прямой кишки, окруженный детьми, а может, и внуками, но от этого твоя жизнь не станет более стоящей и значительной. Вспомнить тебе будет совершенно нечего, кроме шашлыков на природе, да курортных радостей вроде Анталии или Канар. Нет, вру: еще будет толстенный талмуд диссертации, да тысячи физиономий замученных тобой психов. Точнее, не психов, а просто нестандартных людей". "И что? — Скоба перестал шагать и развернулся ко мне. — И что?.." "А ничего. Проваливайте, ребята, и проживайте дальше ваши предсказуемые унылые жизненки. Мне не о чем с вами говорить".

"Что ты предлагаешь, дружище? Ты ведь всегда был лидером, а мы за тобой велись. Ты серьезно советуешь нам попробовать?" Клоун был напряжен, даже вены на лбу вздулись, а кожа покраснела пуще обычного. Ярко-синие глаза на красном — красиво. "Да, я предлагаю вам билеты в кайф. Решайтесь. Всегда можете вернуться назад — к своему убогому и правильному существованию".

"По морде бы за такие слова…" — буркнул Скоба. Но уверенности в его голосе не было. "Да пожалуйста! Только потом оставьте меня в покое". "Сомневаюсь, что это поможет", — резонно возразил Клоун. И они очистили от себя мой дом. Правда, обещали скоро вернуться.

Вернулись они даже слишком скоро: вечером. И предложили сделку. Мы употребляем вместе — только вместе! — раз в три дня. Только качественное, никакой бодяги. Деньги на дозы добываем по очереди. Так мы сумеем подольше протянуть и не опуститься. Если кто надумает слезть с иглы и вернуться к нормальной жизни, остальные не вправе вякать — ни уговаривать, ни упрекать.

Не то чтобы я был очень тронут их поступком — ни на какие благородные чувства уже был не способен, но что-то во мне завибрировало. Ведь они пошли на это исключительно по дружбе, из-за моей персоны, которая, оказывается, им небезразлична. Поэтому я потратил какое-то время на уговоры: "Бросьте ребята, я прикололся. Не надо никаких сделок, бредите домой, а обо мне просто забудьте". Но они держались стойко, и в конце концов я согласился на все условия. В сущности, какая разница: прожить два года или двенадцать, главное — как можно меньше задействовать себя в колесиках и шестеренках мироздания.

В таком режиме мы продержались год. Затем стали встречаться через день, а потом как-то незаметно перешли к ежедневным встречам. Скоба, не оставлявший идеи стать психиатром, решил специализироваться на наркологии. Завел тетрадочку, где записывал каждый день свои ощущения. Тетрадки хватило года на полтора, как и вуза. Клоун бросил учиться раньше. Его, в основном, кормили бабы. Обаяние приувяло, но не иссякло совсем — скоро взглянешь и убедишься сама.

*** — Помню, я закончил рассказывать, слегка удивленный, что ты не задала ни одного уточняющего вопроса. Ведь женщины так любят это делать.

— Я же была с тобой. Не столько слушала, сколько видела и представляла. При этом где-то на дне сознания копошилась мысль, что только подлец может так поступить: подсадить на иглу двух близких друзей. Но она именно что копошилась — словно не моя, чужая и мелкая. Я не могла тебя осуждать — ни вслух, ни про себя.

— Да, я подлец, я поломал две жизни. Когда я предстану перед Высшим Судией, с меня спросят за это. Как и за многое другое.

— Не спросят. Твои грехи перекроют мои добрые дела — я постараюсь совершить их как можно больше. (Смеется.) Время еще есть. ***

— Вы до сих пор дружите?

То был первый вопрос, который ты задала после долгого молчания.

— Нет. Нас ничего не связывает — кроме соглашения, которое мы почему-то соблюдаем, как заведенные. Наркоманы не могут дружить.

— И никто из них не пытался слезть? Ведь о возможности этого говорилось в уговоре.

— Нет. Думаю, парни не раз проклинали меня про себя и последними словами поносили собственное мальчишеское благородство. Но никто не пытался переиграть, нет. Видимо, понимали, что невозможно.

— А может, просто откладывали, — предположила ты. — Думали: ну вот еще немного, недельку-другую, и я за себя возьмусь…

— Скобу пытались лечить родители, я уже говорил. Клоуну о том же капала на мозги сожительница. Впрочем, чужая душа — потемки. Стоит ли гадать?

— Послушай, а ты был уверен, что их жизни сложатся именно так, как ты им расписывал?

— Конечно, нет. Как в этом можно быть уверенным? Возможно, Клоун стал бы главврачом клиники, респектабельным и вальяжным. А жену-стерву сменил на молоденькую ассистентку, которая и пикнуть поперек боится. А Скоба вспоминал бы не только Анталию, а Гоа и Марокко. Они ведь были ребята с мозгами и амбициями. Перевернуть мир — вряд ли, но прожить успешно с обывательской точки зрения, почему бы и нет? Только ведь и такие жизни — по сути, бессмыслица и дерьмо.

— Но… — ты хотела что-то возразить, но я прижал ладонь к твоим губам.

— Тсс… Потом. Вот и они!

К нам приближались сразу оба. Видимо, пересеклись у входа в парк. Мне было интересно, какими ты их увидишь и что о них подумаешь. Скоба — высокий и костлявый, с вытянутым треугольным лицом, в новой и модной куртке, но заляпанной грязью и сидевшей мешком. Глаза глубоко запавшие и мертвые — в смысле, никакие — выражения не уловить. Не зеркало души, а тонированные стекла, за которыми та самая душа прячется. Клоун выглядел хуже и меня, и Скобы. Он обрюзг, что-то творилось с кожей — была усыпана бурыми пятнами, отсутствовали два передних зуба. Короче, красавчик.