Юлия Игнатова - Хранитель

Он говорил правду, но не всю. Лишь ту ее часть, которую трудно связать с жизненной необходимостью Лаера в Талантах. Но дрогнувшие губы Уны выдали то, чего он добивался.

— Ненавидишь меня? Твое право. Боишься меня? Вполне ожидаемо. Ты смотришь издалека, как и все. Я не стану перед тобой оправдываться, как ты ожидала. Не потому что считаю это унижением или падением своего достоинства, а потому что ты не поймешь, а я не смогу объяснить так, чтобы ты поняла. Есть вещи, которые нельзя изменить, Уна. Есть люди, которых нельзя менять, даже исходя из самых благих намерений. Я Хранитель, что подразумевает мысли о тысячи судьбах, нежели судорожные думы о каждом отдельно взятом человеке. Для того чтобы повернуть русло реки и спасти долину от засухи придется пожертвовать несколькими жизнями тварей обитающих в воде… Впрочем, это все абстракция и немного не по теме…

— Не надо, Лаер. Не надо этой лжи и фальши. Ты у себя на первом месте… Не нужно говорить что я…

— Может на первом. Это вполне естественно. Посмотри мне в глаза и скажи, что ты мне безразлична. Ну?

Уна не смотрела на него. Она покачала головой, грустно улыбнувшись.

— Это не может быть для тебя оправданием, Лаер. Это не может говорить о тебе как о человеке, потому что ты наслаждаешься смертью.

— Для всего того что я видел — слов не существует. Для всего того что я сделал — не существует оправданий. Это все вот здесь… — Лаер показал пальцем на свой лоб. — Навсегда. Я могу засесть в уголочке и плакать от ужаса, жалеть и ломаться под бременем совести, а могу жить и заставлять отдавать судьбу то, что она пытается у меня отнять — свою жизнь. Я избрал последнее. Из этих двух вариантов выбор был очевиден. И он естественен. Я живу, но при этом не оглядываться, иначе подохну. Понимаешь? Ты обвиняешь меня в жестокости, кровожадности и еще бог знает в чем. Я тебе отвечу: если я не буду таким, то потеряю все, ради чего жертвовал самым дорогим. У меня нет ни права, ни возможности закрыть глаза, скрестить руки и возвестив о том, что это неправильно, отвернуться. Каждый из нас делал что-то неправильное, каждый из нас переламывал себя в тот миг, потому что иначе поступить было никак нельзя.

— Но никто не ищет этих ситуаций! — Она возвела на него просительный взор. — Так зачем ты их создаешь? Для чего? Чтобы была причина упиваться чужой болью?

— Да, я признаю, что совершаю то, что по человеческим убеждениям запрещено, но не смей меня обвинять в том, что я так поступаю исходя из преследований удовольствия и наслаждения. Не смей. Потому что мне неприятно, мне больно, обидно и страшно. Но я хочу жить. Это замкнутый круг, не оставляющий выхода. У меня была семья, Уна. И вот они, так же как и ты слепо винили меня в том, что по логике вполне закономерно, но по морали нелицеприятно. А потом выкинули меня, желая того что у меня язык не повернется повторить. Выкинули из принципов этой самой морали. Они так же как и ты, называли меня монстром совершенно забыв, что я не имею иного выхода. Они выкинули меня, и им было не важно что мне нужна поддержка, что быть может я еще могу вывернуться из капкана. Потому что их пугало то, что ломало меня.

— Тогда почему?.. Почему ты, если тебе это так не нравиться…

— Это естественный ход вещей, которому не ведома ни мораль, ни правда, ни ложь. Тебя тоже это пугает? И ты пытаешься оправдать свой страх тем, что я, якобы просто наслаждаюсь этим? Весьма логично. Ведь придумать причину легче, чем понять настоящий смысл.

— Лаер… — с бесконечным сожалением прошептала Уна, прижимая ладони к сердцу. — Прости меня.

Он протянул к ней руку, которую она приняла. Лаер обнял ее, зарывшись лицом в волосы. Ишь чего удумала! Отрекается она от него! Ага, как бы не так! Уна судорожно дышала, и сжимала в кулачки руки. Лаер поднял ее лицо за подбородок и очень нежно коснулся губ.

И снова эти всполохи ореола. Он потерялся во времени кутаясь в мягкое золотистое тепло.

— Кхм, ребята, я за вас рад и все такое, но пора отчаливать… — Ирте сделав засмущавшийся вид смотрел в потолок.

— Куда? — Уна вопросительно взглянула на Лаера.

— В гости, — хмыкнул, подув ей на нос.

— Не-е-ет, я в эту дрянь не сяду! — Тихо, так чтобы охрана шедшая с Рийским ничего не услышала, произнес Лаер, с возмущением глядя на резную, темного дерева карету, запряженную четырьмя гнедыми жеребцами

— Сядешь! — зло прошипел Ирте в ответ, вслед за Хранителем спускаясь по ступеням. — Ты что вздумал по улицам на коне шастать? С моими людьми?

— Я в карете последний раз в четыре года ездил! И то потому, что с пони свалился и ногу сломал. — Застегивая принесенную Ирте куртку на пуговицы, ответил Лаер.

— Вот, обновишь впечатления. А если не сядешь, то поводу ноги тоже обновишь.

— Я не сяду, я сказал! Рийский, я тебе косу отрежу, если ты меня в этот коробок запихаешь, ясно?

Карета мирно ехала по узким улицам Элиара. Лаер мрачно смотревший в окно, чувствовал как от кирпичей разложенных на полу и укрытых мехом исходит приятное тепло. Ирте весело отхлебнул из фляжки, и внезапно спросил.

— Ла, у меня зрачки как? Не сильно большие?

— Хочешь я тебе глаза вырежу и покажу? — предложил Лаер, со значением уставившись на Рийского.

— Да что ты все резать-резать, вырезать… Словно мясник, право дело! Смотри, какая красавица рядом с тобой сидит. И едешь ты не в абы в чем, а в правительской карете…

— Ты ее украл?

— Слушай, ты меня достал просто. Есть такое замечательное слово "заимствование"…

— Этот прохвост катает меня в украденной карете, и еще спрашивает, чем я недоволен, представляешь? — с возмущением повернулся к Уне Лаер.

Та честно, но безуспешно пыталась сдержаться. И расхохоталась. Лаер сжал челюсти и убрал руку, до этого держащую ее за ладонь.

Ирте тоже рассмеялся, и Лаер почувствовал себя по меньшей мере идиотом, благо карета завернула на нужную улицу и вскоре остановилась напротив небольшого бревенчатого домика, окруженного заснеженными плакучими ивами.

Ирте снова надев маску высокомерия и брезгливости, покинул карету. Лаеру претворяться было не нужно, он вышел вслед за Уной подошедшей к Рийскому и отделяемой от Хранителя стеной охраны.

Лаер повернулся к Ювелиру и Смотрителю, отдавая распоряжения. Связной не хотел покидать Хранителя, но противиться приказам не смел. Ирте отпустил половину охраны, укатившей карету, и вместе с Уной направился к дому.

Лаер догнал их, когда невероятно бледный Ирте уже поднялся на крыльцо и постучался в дверь.

— Кто? — после недолгого затишья спросил заспанный мужской голос.

— Я, дедуль, — дрогнувшим голосом ответил Ирте.

Дверь мгновенно распахнулась, явив в призрачном лунном свете пожилого мийца, с горящим взором пронзительно черных глаз и роскошным черным с легкой проседью хвостом.