Кассандра Клэр - Draco Veritas

— Возможно, — слизеринка прогнула спину и уперлась руками в бедра. Ее вызывающая поза — развернутые плечи, высоко поднятая грудь — словно сошли со страниц еженедельника для юных ведьм, но Блез совершенно не выглядела по-дурацки. На ее губах появилась слабая улыбка:

— Нравится?

— Ну, как тебе сказать… — Драко нежно коснулся ее волос, — ты на меня все еще сердишься?

Блез опустила ресницы:

— Не знаю.

— На самом деле все удивительно просто, — и Драко согнутыми пальцами тихонько прикоснулся к ее лицу, пробежал костяшками по щеке, губам, опустился к ключице, — даже для тебя… — его руки скользнули ей на талию и притянули ее поближе. — Или нет?…

Она в ответ подняла лицо, сомкнула глаза и приоткрыла губы — и он поцеловал ее. Это был медленный, спокойный, неторопливый поцелуй, он просто целовал ее так, как целовал всегда — так, как ей нравилось, судя по тому, что она выгнулась в его руках и обняла его за талию.

Гермиона ощутила, что подсмотрела что-то, вовсе не предназначенное для ее глаз, и покраснела. Что было самым ужасным, она помнила, каково это — целоваться с Драко. Раньше у нее не возникало возражений по поводу его взаимоотношений с Блез. Теперь же она вдруг ощутила, что у нее просто масса возражений. И тут же устыдилась этих мыслей.

Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Драко и Блез уже отстранились друг от друга — хотя и не так, чтобы очень далеко. Блез улыбалась ему, и в темноте коридора их волосы — его светлые и ее алые, — сияли, как маяк. Это могли быть Драко и Джинни. Но Джинни бы никогда не улыбнулась ему так, как сейчас это сделала Блез.

— Похоже, нет, — от голоса Драко у Гермионы подкосились колени. О Боже… — Можешь злиться дальше…

— Не сейчас, однако, если я когда-нибудь поймаю тебя так же целующимся с другой девушкой, Драко Малфой… — задыхаясь, прошептала Блез.

Драко оборвал ее со смехом:

— Этого не произойдет.

Блез посмотрела на него томным взором. Её зеленые глаза под темными ресницами светились, как у кошки. Каким-то образом ей удалось спустить с одного плеча квиддичную мантию, демонстрируя свое сиреневое неглиже. Гермиона понять не могла, как она ухитрилась это сделать. Вот что значит все хорошо продумать и рассчитать.

— Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю.

Он отпустил ее, и она отступила от него, приводя себя в порядок.

— Думаю, нам пора уходить отсюда, — произнесла она и добавила, — если я внезапно тебе понадоблюсь, я буду в Гостиной, — в ее устах это прозвучало приглашением к чему-то непристойному, но ужасно приятному. Что б тебя…

Гермиона взглянула ей вслед: Блез уходила, завораживающе покачивая бедрами. Как она умудряется так двигаться? Уму непостижимо…

Блез исчезла зелено-красным вихрем, Гермиона перевела глаза и увидела, что Драко смотрит на нее.

Их глаза встретились, и она почувствовала, что снова краснеет. Он стоял и смотрел на нее, не двигаясь, отблески пламени факела играли бликами на его светлых волосах. Под глазами синяками залегли тени, губы тоже казались разбитыми — возможно, это из-за поцелуев. Он утратил свою летнюю хрупкость, под одеждой угадывались мускулы — крепкие плечи, руки… Он сделал шаг назад, поднял к ней голову, и неровный свет факела заиграл на его волосах и лице, и на мгновение ей показалось, что на его лицо наложилось изображение другого лица.

— Драко, — позвала она.

Он улыбнулся, но улыбка эта не коснулась его глаз, в них царило какое-то темное, первобытное отчаяние.

— Что?

— Ты ее любишь? — это было вовсе не то, что она хотела сказать.

— А ты как думаешь?

— Я думаю, ты не знаешь.

— О, ты меня переоцениваешь, — хмыкнул Драко, — слушай, если я кое-что тебе дам, ты передашь это Джинни от меня?

Она отрицательно покачала головой:

— Передай ей это сам.

— Ты не должна говорить ей, что это от меня.

— Драко, — вырвался у нее то ли вопль, то ли обвинение, — почему ты так себя ведешь?

— Я не веду себя. Я такой есть, — он еще выше вздернул подбородок, став таким высокомерным и гордым, каким она его еще не видела; факел вспыхнул, бросив на его волосы яркий отблеск — и померк. Она видела в этой полутьме его глаза, холодные, как вода, его грудь часто вздымалась — то ли от ярости, то ли от поцелуев, и она знала, что он вложил в те поцелуи: лютую ярость и свирепую страсть, которую он чувствовал к кому-то. Не к Блез.

— Ты ведь можешь любить не одного человека, знаешь?…

Его глаза вспыхнули.

— Не корми меня банальностями, Гермиона. Думаешь, я этого не знаю?

— Ты не любишь ее, — произнесла она, на этот раз утвердительно. — Ты целовал ее так, будто пытался кому-то отомстить.

— Отомстить? Кому? — сдавленным — то ли от раздражения, то ли от чего-то еще — голосом поинтересовался Драко.

Гермиона качнула головой:

— Я не знаю…

— Что ж, — пожал плечами Драко, — пришлешь сову, когда узнаешь, ладно? Может, в библиотеке найдется подходящая книжка.

— Если ты думаешь…

— Просто оставь меня одного, — Драко развернулся на пятках и пошел прочь. Гермиона смотрела ему вслед, чувствуя, что напряжение в груди становится просто невыносимым. Все шло хуже не придумаешь. И некому об этом рассказать. Ни Гарри. Ни Рону. Ни Драко. Некому. Как она подозревала, Гермиона Грейнджер, самая сообразительная ведьма Хогвартса, всех потеряла и осталась ни с чем.

* * *

Совершенно обессилевший, Гарри брел по длинному коридору, ведшему в заброшенный арсенал. Он ходил сюда каждую пятницу в шесть часов, за час до обеда. Дамблдор показал ему эту дорогу в первый день учебы. Ему и Драко. Пыльные стены — ни гобеленов, ни украшений. Шаги гулко отражались от каменных стен, и это эхо заставляло Гарри чувствовать себя удивительно одиноким. Он со всеми остальными проторчал у лазарета почти полчаса, пока мадам Помфри не отправила гриффиндорскую команду восвояси. Он пробежался по замку, но Гермиону так и не нашел, а потом пришло время, когда им с Драко нужно было идти, и теперь в груди Гарри ныло из-за того, что он не встретился с ней. Ему так хотелось, чтобы она была рядом, — особенно после всех этих событий… Но он понимал, что не имеет права требовать от нее компании — после того, как он начал так себя вести. Ему ужасно хотелось дать ей понять, как много она для него значит…. — но он не мог; он чувствовал, что она отдаляется от него, и казалось, не было ничего, что он должен или мог бы сделать, чтобы избежать этого. Тоска неизбежной потери парализовала все его чувства.

И вот он уже добрался до деревянной двери — старой, растрескавшейся. Он толкнул ее, она распахнулась и Гарри вошел внутрь и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Он стоял в овальной комнате с высокими окнами и решеткой футах в двадцати над головой — в совершенно пустой комнате, если не считать длинного стола вдоль одной из стен. На стенах в стеклянных футлярах висели мечи и щиты, топоры и копья, всевозможное магическое оружие. Сейчас им никто не пользовался. В сумрачном свете уходящего зимнего дня, лившегося сквозь зарешеченные окна, плясали пылинки.