Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - фюрст

Он поморщился, но глаза серьезные, нехотя наклонил голову.

— Боюсь, что это… разумно. Пока весть об успехе заговора не распространилась, надо слухам крылышки оборвать.

Он подал жипон, я торопливо оделся, в боку покалывает, в животе все еще неприятное чувство, будто острый стальной клинок все еще там, но я через силу улыбнулся, выпрямил спину.

— Пойдемте, сэр Жерар. И не такое мрачное выражение лица, у нас же праздник!

В зале, где меня чуть было не убили, народу стало еще больше. Как понимаю, многие оставили пиршественные столы, жадно выспрашивают подробности.

При нашем появлении наступила звенящая тишина, кто-то пробормотал отчетливо: «Заговоренный он, что ли?» — затем начали кланяться, вперед поспешно выдвинулся герцог Фуланд.

— Ваша светлость, — проговорил он дрожащим от волнения голосом, — поздравляю с чудесным спасением!

— Мы все поздравляем, — сказал рядом с ним сэр Рюккерт.

Остальные начали заверять в своей неописуемой радости, как только увидели, что я цел и невредим.

— Это верно, — согласился я. — Господь все замечает! И уберегает верных и, главное, нужных ему людей. Как от соблазнов, так и от вражеских козней. Веселитесь, дорогие друзья!

В зале, где гремит пир, меня встретили громкими воплями восторга. Сэр Жерар хмурился, а мне эти гуляки, что даже не вылезли из-за столов, чтобы поинтересоваться, как там убивали их лорда, показались, напротив, более симпатичными. Вовсе не из-за равнодушия ко мне остались пировать, большинство просто уверены, что с их сюзереном ничего не случится, ведь столько прошли в Армландии, Сен-Мари и Гандерсгейме!

Я пару раз поднимался и вздымал кубок, показывая, что я да, ага, весьма, обло и озорно, как усе, все путем, гуляем ребята, завтра опять работа и всяческие труды…

Барон Альбрехт явился мрачный, тихонько подсел сзади, наклонился к уху и поинтересовался моим самочувствием, но чисто механически, раз жив, то не околею, даже обидно за такое бессердечие, зато сообщил тут же, что заговорщики живы и под надежной охраной в подвальной темнице. Сэр Ротвуд уже начал с помощью палача проводить дознание…

Я поморщился.

— Не слишком рано… палачу?

— Надо спешить, — заверил он, — пока сообщники не утютюкали. Барон Эйц рвется сложить с себя полномочия начальника охраны дворца. Я пока отсоветовал…

— А что он мог? — спросил я устало. — Его охрана не пропускает чужих и посторонних, но сэр Френк был своим при дворе. Да и остальные, как я понимаю, не через забор перелезли…

— Совершенно точно, — подтвердил он. — Все из весьма знатных семей. Им есть что терять.

— Я хочу сам с ними поговорить, — сказал я.

Он посмотрел на меня с вопросом в глазах.

— В самом деле сможете?

Я поднялся, кивнул сэру Жерару.

— Вы тоже с нами.

За столами почти не обратили внимания, что я опять покидаю застолье, уже в такой кондиции, что и себя не слышат, очень веселые и довольные, а мы вышли через боковую дверь, затем через несколько коридоров, и через четверть часа молчаливые часовые открывали перед нами металлические двери подземной темницы, а затем убирали перегораживающие дорогу решетки.

Солнечный день померк, отступил, угас, даже прогретые дневным теплом камни стали холодными. Мы спускались все ниже, ступени выщербленные, что значит движение весьма, барон Альбрехт кивнул стражу, тот взял факел и пошел впереди.

От стен тянет могильной сыростью, камни здесь настоящие глыбы, на них держится дворец, а дверь вся из металла и на таких толстых петлях, что выдержали бы крепостные ворота.

Страж с этой стороны всмотрелся в нас, отсалютовал, это же не дворец, поспешно ухватился за массивную ручку и с натугой потащил на себя.

Подвал с таким низким потолком, что и не повесишься толком, тем более нет смысла подвешивать заключенных, зато мы прошли мимо трех дыб для растягивания на столе, испанского сапога, горна с раскаленными прутьями и прочих прелестных изобретений человеческого гения. Возможно, здесь они называются иначе, чем у нас в срединном…

Барон забежал вперед, там дальше за массивными колоннами, подпирающими потолок, на стене распяты обнаженные тела, пахнет горелым мясом, блевотиной и мочой.

Сэр Ротвуд оглянулся, сам вспотевший, с крупными каплями на лице.

— Ваша светлость!

— Все в порядке, — успокоил я. — Небольшая инспекция, а так я вовсе не посягаю на ваши развлечения. Что-то удалось узнать?

— Только косвенные улики, — ответил он с неохотой. — Но пятерых уже можно арестовывать.

Я повернулся к барону Альбрехту:

— Распорядитесь.

Тот быстро ушел, а я подошел к распятому Френку Ховарду, он и здесь держится вожаком, лицо смелое, взгляд вызывающий.

— Я жив, — сказал я холодно. — Господь спас меня. Чего вы хотели добиться?

Он откинул голову назад, чтобы смотреть не исподлобья и не так уж снизу вверх, я увидел в глазах ярость, во взгляде еще нет осознания поражения.

— Непонятно? — ответил он разбитым в кровь ртом. — Убить врага!

— Чьего врага? — спросил я. — Вы что, родня Кейдана?

Он посмотрел на меня с презрением.

— Враг для нас любой, кто посягает на трон законного короля Орифламме!

— Значит, — сказал я, — просто борцы за справедливость. Понятно. Хотя, конечно, Кейдан наверняка пожаловал бы вас высокими должностями и титулами, не так ли?

Он надменно усмехнулся, остальные трое смотрели с тем же вызовом и отвагой в лицах.

— Мы шли на смерть, — ответил он гордо. — Мы собирались просто успеть убить узурпатора до того, как убьют нас. Других планов у нас не было.

— Какая самоотверженность, — пробормотал я, — и, главное, для чего и для кого…

— Для Его Величества короля Кейдана!

— Да-да, — сказал я, — вы за легитимность. За короля, который является законным по праву престолонаследования, хотя, как известно, на детях гениев природа отдыхает, на внуках вообще отрывается по полной, а Кейдан, насколько понимаю, так и вовсе пятый или десятый в линии этих законных королей?

Они не поняли, судя по их лицам, как это природа может отрываться, а Френк сказал с вызовом:

— Пятый! И что?

— А вы не знаете, — спросил я, — что по высшему закону, установленному самим Господом, народ имеет право свергать короля, который недостаточно полно заботится о нем, народе, утопает в похоти… и вообще ведет грешную жизнь?

Трое растерянно переглянулись, но Френк ответил непримиримо:

— Мы не знаем такого закона!

Я кивнул, сказал сочувствующе:

— Понятно, от вас его утаивали. Это естественно при данных обстоятельствах. Вы за Кейдана потому, что он — свой, а я — чужой. Вы еще не знаете, что свой может быть плохим человеком, а чужой — хорошим. Я сам, честно говоря, совсем недавно это понял, а большинство так и умирают с убеждением, что за своих нужно стоять всегда, даже если это подонки, убийцы и насильники… Ладно, я все понял. Сэр Ротвуд, они в вашем распоряжении!