Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!

Мы вернулись домой, когда солнце почти село, а тени от деревьев стали длинными-длинными. Морковка опять устроила забег по стенам в стиле mad cat. Тюня не отставала, на этот раз цвет ее шубки — или как там это у домовых называется? — был голубоватым. Наверное, оттягивается за годы, проведенные в черной плюшевой жакетке…

Когда сытый и поэтому благодушный Гр-р развалился на диване, положив голову мне на колени, я спросила, какие новости из Закарска.

— Как было хорошо… Я уже забыл про все на свете, и надо же так все испортить… Зачем тебе знать про Закарск?

— Я разве не в деле?

— В деле, в деле… Нашли труп Галины Беловой, той самой, что пропала, сожительницы Устюжанина. В трех километрах южнее Закарска, на обочине дороги. Задушена своим вязаным шарфом. Менты этим занимаются. Сегодня ее привезли в Энск — завтра вскрытие.

— А с парикмахерской что?

— Парикмахерская принадлежит Наталье Клочковой, которая вот уже месяц находится в Москве на курсах по подготовке стилистов-визажистов-косметологов и еще кого-то. Алиби железное. В отсутствие хозяйки делами заправляет помощница, парикмахер Вероника Григорьева. Та еще баба — бросает парикмахерскую открытой и шляется по окрестностям в поисках дармовой опохмелки. Журналы, сказала она, перед своим отъездом принесла Наташка, а были ли в них дырки, она не в курсе. Судя по всему, к делу Вероника отношения не имеет — не просыхает, по свидетельству соседей, с тех пор, как владелица парикмахерской укатила повышать квалификацию. Где ей мобилы покупать, чтобы раз позвонить, — на бутылку нет…

— Когда получил письмо Шпиндель?

— Позавчера…

— Почему ты мне не сказал вчера?

— Потому что мне в контору принесла письмо Соня. Ты бы расстроилась, узнав, что мы виделись…

— Тайное всегда становится явным… Что может связывать Шпинделя, Устюжанина и Клочкову?

— Она наша одноклассница…

— Нормально… А где то письмо, которое получил ты?

— А должен был?

— Не увиливай — так ты мне сказал? Я не забираюсь под твою черепную коробку — я подумала, что если двое из троих бывших друзей получили одинаковые послания, то, логично предположить, что такое же письмо будет и у третьего… Что у вас было с этой Наташей?

— Ну, ты, мать, даешь… Вычислила… А получил я его, как и Вовка, позавчера…

— И поэтому так быстро увез меня из Закарска, когда я поняла, что Галя мертва, — боишься, что эта маньячка что-нибудь со мной сделает?

— Боюсь…

— А может, ты и жениться на мне собрался, чтобы я перестала быть любовницей — похоже, к женам убийца претензий не имеет?

— Я об этом не подумал… Действительно, еще один довод в пользу женитьбы на тебе… Но с этой своей версией ты промазала: я писал твоему сыну о намерении взять тебя в жены еще до того, как получил письмо, — даже до того, как ко мне пришел Устюжанин… Это можно проверить по датам на электронке… Ты у меня такая недоверчивая…

Гр-р попытался уложить меня рядом с собой, но я проявила стойкость и потребовала, чтобы он вспомнил, что связывало их троих с Наташей. Ничего особенного… Как бывает, сначала влюбился один — Гр-р не помнил кто, Устюжанин или Шпиндель. Но что кто-то из них ночью ходил на кладбище и ломал там цветущую черемуху, чтобы бросить Наташе в окно, Громов помнил точно, потому что это был потрясающе романтический поступок — прямо, как в кино, и все завидовали… Далее последовала цепная реакция: в Наташу влюбился второй, а потом и третий — сам Громов. Она назначала им свидания, и они приходили в указанное место, но вместо Наташи встречали своих друзей-соперников и даже пару раз подрались. Так было до самого выпускного вечера, когда уже под утро, перед рассветом, она задрала перед ними юбку — по очереди перед каждым, в кустах, на берегу, — убеждая, что именно он и есть тот единственный и любимый. Долгое время каждый из них думал, что только ему и довелось сорвать цветы удовольствия, пока однажды кто-то не проболтался (Гр-р не помнил, кто), и коварство девицы не вылезло наружу. Громов и Шпиндель уехали учиться в Питер, Устюжанин — в Томск, и воспоминания о Наташе у всех троих сначала побледнели, а потом и вовсе растаяли под натиском других впечатлений. Когда Громов и Шпиндель вернулись в Энск, Наташа уже жила в Закарске, и о ней никто даже не вспоминал.

— А что еще известно об этой Наталье?

— Вышла замуж, развелась — трижды. Детей нет. Но есть сестра — на два года моложе…

Почему-то я представила Полину — как она завидовала Анне, что у той и поклонник, и жених… Я вспомнила полные ненависти взгляды — встреться ей Анна в такой момент на узкой дорожке — неизвестно, чем бы встреча закончилась.

— А что известно о сестре?

— О сестре? Ничего… Ею мы не интересовались — ни тогда, ни сейчас… Ты думаешь, что стоит ею заняться? Но она ни с нами, ни с кем из вас, наших… э-э-э… подруг, не связана никак.

— Других кандидатур в подозреваемые у вас все равно нет… Но, мне кажется, тут замешан кто-то из ближнего круга.

У Громова еще были дела в конторе, и он отправился на свой первый этаж, пообещав, что будет отсутствовать недолго — пара-тройка звонков.

Придя в себя после очередной сцены прощания — даже расставаясь на пять минут, Гр-р целовал меня так, будто это последний поцелуй в моей жизни, — я подумала, что надо бы предупредить Шпинделя — пусть приставит охрану к своей Соне…

Когда Гр-р вернулся, я сказала:

— Соня в такой же опасности, как и я… Может, ты и Шпинделю позвонишь…

— Уже…

И без паузы:

— С Закревским ты целовалась, надо думать, по его инициативе… А вот с моим прадедушкой, скорее всего, по своей? Устоять не смогла?

— Ой, не смогла! Видимо, что-то в вас с ним такое есть, что я и перед тобой не устояла…

1. Я выхожу замуж.

Гр-р вылез из постели ни свет ни заря. Я только тащилась в душ, а он уже гремел посудой на кухне.

— Ты что? — напустился он на меня. — Забыла? Мы же в загс идем… Документы тебе все равно менять, иностранка, — фамилию возьмешь мою…

— Гриша, я думала, ты шутишь…

— Женщина, ты опять за свое! Решили же вчера все… Ты сказала — согласна…

Боженька, прости меня, что же я делаю…

И я понеслась собираться, чтобы выйти замуж как человек, а не в джинсах.

— Нина, тебе хватит двадцати минут? — уходя, крикнул Громов.

Японский городовой! Да как можно собраться на собственное бракосочетание за двадцать минут? Была вчера мысль — залезть в гардероб и прикинуть что к чему, так с этим альфа-самцом разве хоть одна нужная мысль в голове удержится?

Громов явился через полчаса — в пиджаке цвета мокрого асфальта, бледно-серой рубашке и таких же светлых брюках. Галстук не носит принципиально, но он и без галстука сведет с ума кого захочет. Надеюсь, я в своем оливковом костюмчике "шанель" да еще с жемчугами — есть у меня двухметровая нить, я складываю ее вдвое и завязываю большим узлом — выгляжу не как архаизм. За свое белое пальто я спокойна — самое то: весна, и здесь я его еще не надевала, хотя привезла давно.