Мария Капшина - О верности крыс

— Хал тиргэ, — вполголоса высказался Ошта. Подобное разгильдяйство учеников он полагал не просто дурным тоном, а законченным хамством. И оно совсем не вязалось с той дисциплиной, которую мэтр успел приметить за ведьмиными.

Ветеран потянул повод и переступил передними ногами, намекая, что неплохо бы повернуть назад.

Из тумана слева от тагала послышался плюх, и к Оште подбежал мальчишка лет одиннадцати, босоногий, в заляпанных до колен штанах. За ним следом трусил, дружелюбно скалясь, здоровенный пёс неопределённого цвета. В сухом виде пёс, вероятно, был крайне лохматым и в целом очень напоминал помесь лвирского волка с юкелским волкодавом.

— Вечер добрый, мэтр!

— Кгм, — сказал Ошта, не спеша соглашаться с таким смелым утверждением.

— Кхад извиняется, — торопливо заговорил мальчишка, — ребята задержались, но можно прямо у нас, я дорогу покажу, если ты не это, не против. А деньги, это, больше будет, раз уж так вышло.

— Что можно "прямо у вас"?

— Урок сегодня! — нетерпеливо объяснил мальчишка. — У нас можно, в Логове. А то сюда не успевают никто. Давай поедем в город, а там я в Собачнице дорогу покажу, а? — он дёргано переступил босыми ногами. — Холодно!

— Залазь, — скомандовал Ошта, и мальчишка охотно послушался, сверкнув пятками.

Мэтр дождался, пока он перестанет ёрзать, и тронул поводья. Пёс пристроился рядом. События развиваются, да. Очень неприятное ощущение, когда не понимаешь, в каком направлении они развиваются. По крайней мере, если давно привык понимать, а сейчас не понимаешь. Лорд сам не знал, насколько верно заявил при знакомстве, что других таких учеников Ошта нигде бы не нашёл. Во всех отношениях. Например, никогда при других обстоятельствах он не позволил бы ни нанимателю, ни, тем более, ученикам, перехватить инициативу. Нет, что вы: никаких оскорбительных выходок не было ("До сих пор", — мрачно поправил себя Ошта) никакого неуважения — всё очень пристойно и почтительно, как в лучших столичных домах. Но — ещё одно неприятное ощущение — Ошта всё чаще чувствовал себя идиотом, вспоминая, с какими мыслями брался за это дело. Шпана, крысята, уличная ребятня, из которой великий мастер фехтования сделает настоящих людей! Килре-насмешник, что за сумасшедшие ветра нагнали такую самоуверенность? Как будто не Ошта вбивал в головы ачаро: лучше переоценить незнакомого противника, чем недооценить. Слишком привык, наверное, что сам — мэтр, а дети — подчиняются, просто потому, что и сами не сомневаются, что учителя надо слушать. Эти ученики вовсе не устраивают бунтов; таких дисциплинированных ачаро у мэтра тоже ещё не было. Но послушны они не мэтру Оште ол Туаверу, а Кхадере, которая вздумала пригласить мэтра. Да и то с какой оглядкой! Ни у подводников, ни в воинских школах, нигде, где есть дисциплина, нет такой свободы действий. Как ей это удалось, этой девчонке едва тринадцати лет от роду? Не на коротком поводке держать, не отслеживать каждый поступок, а приручить их так, что и поводок никакой не нужен.

Мальчишка почесал голову. Если бы волосы отмыть, они оказались бы красивого медного цвета. Ошта подумал, что это первый из кхади, кто с виду босяк босяком: все остальные выглядели куда состоятельней.

— Ты кхади? — спросил мэтр.

— Не, ещё нет, — без удовольствия признался мальчишка. — Меня Шонек зовут. Но я скоро уже кхади буду, я пишу лучше всех, а она говорит, что ей нужен, кто хорошо умеет бумаги рисовать. Скоро уже принимать будут, вот дорисую, что нужно, и если получилось, то будут принимать. А твою лошадь как зовут? Красивая!

— Ветеран. Это конь.

— Здорово! А я верхом почти не умею, лошади неоткуда взять, а то бы конечно… Дед меня только читать-писать учил, а полезного ничего. Но я ещё драться умею, меня это Лорд учил, немного… Вон там налево, где дерево!

Дорогу до настилов мэтр запомнил, а в самой Собачнице после восьмого поворота запутался. Доски гулко подавались под копытами, звук робко тыкался в стены, не находя сил отразиться. Здесь, над Арном, морось сделалась ещё мельче, окончательно стала туманом и загустела. Разглядеть что-то дальше, чем в десяти шагах, было сложно. Стена из кривоватого кирпича, потому, подпустила всадника к себе почти вплотную, прежде чем проступить из белёсой мути. Дом казался узким и вызывающе высоким для этого района. С одной стороны дома была полоска настила, обрывающаяся в реку. С другой — тянулся высокий забор, почти частокол.

Пока Ошта оглядывался, пёс успел подойти к узкой двери и толкнуть её плечом. Дверь не открылась, пёс сел под неё и обернулся к мальчишке. Шонек спрыгнул.

— Давай, я лошадь отведу, а ты…

На уровне головы Ошты качнулся наружу ставень, открывая обзор чёрному лицу в обрамлении нескольких косичек. Девочка лет пятнадцати кивнула Шонеку, остановила глаза на мэтре. Потом одним движением перекинула ноги наружу и спрыгнула; косички взметнулись; когда она мягко приземлилась на настил, по левой руке обратно к запястью скользнули несколько узких браслетов. Ветеран недовольно фыркнул на неё и отшагнул назад.

— Мэтр Ошта? — уверенно сказала девочка. Невысокая, плотно сбитая, со странным взглядом огромных глаз. В первый момент этот взгляд показался рассредоточенным, направленным куда-то в пространство, сквозь предметы. Потом как-то вдруг оказалось, что девчонка в упор смотрит на мэтра. А в следующий миг оба впечатления наложились друг на друга, и стало ясно, что взгляд направлен внутрь мэтра и дальше…

— Да, — кивнул он, спешиваясь.

— Это Теотта, — сказал Шонек, принимая поводья. — Она… — и запнулся.

— Они думают, что я чокнутая, — пояснила Теотта. — И думают, будто я злюсь, что они так думают.

— Ага, "будто"! А кто Воробью башку чуть не пробил? — крикнул Шонек из-за коня, уводя его во двор. Крикнул и прибавил шагу, пригибая голову. Пёс почесал ухо и потрусил следом.

— Идём, — сказала Теотта, приглашая последовать их примеру. Дверь, в которую они прошли, вела под узкий навес; между стеной длинного дома и пустым двором тянулась дорожка, чтобы уткнуться прямо в сарай у дальнего забора. Крыша дома выдавалась над стеной примерно на метр, демонстрируя проходящим дранку поверх почти чёрных от времени потолочных балок. Шонек вёл коня через мокрый двор, зябко поднимая плечи, а мэтра Теотта ввела в дом.

— А почему тебя считают "чокнутой"? — полюбопытствовал Ошта, заходя в дом следом за девочкой.

— Потому что я про Вечных знаю, и будущее иногда, и всё такое. В общей комнате тут посиди пока. Ужинали сегодня кто когда, тебя тоже угостим, хоть и поздно.

Общая комната, через высокую ступень от крохотной прихожей, оказалась просторной, хоть и сильно вытянутой в длину. Вдоль двух стен — короткой с окном на улицу и длинной глухой, — тянулся буквой "Г" стол. На скамьях вдоль стола, на самом столе, на шкурах в дальнем углу комнаты, между двумя дверьми, расположилось человек пятнадцать, всё — подростки, не старше сорока порогов. Мэтра они заметили сразу, и теперь старательно делали безразличный вид. Теотта быстро растворилась где-то. Ошта усмехнулся в усы, подошёл к скамье у окна и сел, пожелав доброй ночи своим ближайшим соседям; в первую очередь, — усталому старику в одежде бродячего учёного, а потом уже — разнополой компании из пяти подростков и двух альдзелов.