Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

— Однако, пожалуй, ни к чему мне такая жизнь, — были его последние слова.

Любой исландец на его месте сказал бы вису, а то и две. Но Вальдимар конунг не был уроженцем этих краев. Поэтому он не промолвил ничего, что запомнилось бы лю дям, а просто упал и умер.

— Как было бы славно надругаться над вашими матерями, — снова сказал Бьярки чужакам. — А заодно над вашими тещами, женами, сестрами и свояченицами. Пожалуй, только матерей ваших отцов и матерей ваших матерей можно было бы оставить нетронутыми, и то лишь из уважения к их почтенному возрасту. Хотя, несомненно, и они заслуживают жестокого обращения пускай бы за то, что их дети произвели на свет свору трусов и стервецов, с оружием скрадывающих по белу свету одну-единственную беззащитную женщину. Уходите все отсюда. Мне и без вас тошно.

И пришлые ратники, охваченные ужасом, беспрекословно забрали своего мертвого конунга, сели на коней и уехали со двора Хейд Босоногой. Рассказывали, что, пока они не покинули Бьёрндаль, за ними увязался морж, и не уступал в проворстве ирландским коням. Но где-то в виду Холостяцкого залива все же отстал и направил свои ласты в сторону моря. Хотя, возможно, его просто спугнула Дочь Ярла, что паслась возле дома Оттеля Долдона. Больше об отряде ирландцев никто не слыхал.

Бьярки же Медвежонок сел возле входа в хижину, привалился к стене и мгновенно уснул.

— Помнишь, я говорил тебе, что все необходимое для избавления от твоих бед уже есть в твоей конуре, — сказал Локи. — А этот маленький слаф сидел на твоей постели и трясся от страха.

— Мне следовало дать ему много браги? — хмуро спросила Хейд.

— Тебе следовало дать ему немного любви, — промолвил Локи. — Ну, и, конечно, браги. Куда ж без нее? Чтобы в нем не осталось ни страхов, ни сомнений, а только твоя любовь. Но ведь вы, женщины, никогда этому не научитесь. Ни в одном из миров.

— Почему ты мне сразу не посоветовал, как поступить? — спросила Хейд.

— Я слуга твоего Веления, — ответил Локи. — Ты вызвала меня, и я обязан был подчиниться. И не моя это забота, чем ты собралась тушить пожар в своем доме, тоненькой струйкой или всемирным потопом. Что касается меня, то я — потоп. А вы, женщины, так уж устроены, что по естеству своему неспособны тушить костер собственной струйкой... Согласись, однако, что я не был так уж разрушителен, как мог бы стать, и довольно многое сохранил в целости в вашей долине.

— Все равно, не понимаю, зачем ты столько накуролесил, — сказала Хейд, — когда можно было просто напоить одного лишь Медвежонка.

— Тебе никогда не понять существо вроде меня, — сказал Локи. — Но ведь кто-то должен был привести ирландцев в твой двор. Кто-то должен был удержать здесь малыша-слафа. А выбор средств для исполнения твоего Веления остался за мной. Тем более что мои книги оказались под рукой. Мне было скучно, женщина.

— А теперь тебе стало веселее? — спросила Хейд.

— Да, намного, — согласился Локи. — Теперь я свободен и предоставлен самому себе. Я намерен провести остаток дней в озорстве и проказах. Я вечен, а это тело, увы, нет. Но на ваш век меня хватит с избытком! Вы будете вспоминать обо мне, как о самом веселом асе. И пусть меня поимеют Фенрир, Ёрмунганд и Хель, как когда-то я поимел их матушку Ангрбоду, если я тебя не развеселю прямо сейчас. Вот посмотри.

И он показал Хейд Босоногой свой мужской уд, на который загодя натянул разрисованный и украшенный бусинами бычий пузырь.

— Разве это не смешно? — спросил Локи.

— Нисколько, — ответила Хейд.

— Странно, — сказал Локи. — Скади-Лыжница, помнится, очень смеялась... Ты не поверишь, но когда-нибудь такие штуки войдут в обиход. Их будут продавать в лавках, а женщины сами станут требовать от мужчин их ношения.

— Теперь я смеюсь, — сказала Хейд, но лицо ее остава лось неподвижным.

— Ты уверена, что тебе по-прежнему так уж необходимы книги, из-за которых тебя хотели убить? — спросил Локи.

— Да, уверена, — отвечала Хейд. — У каждого из нас есть Веление. Ты свое исполнил как сумел, а я еще даже не начинала.

— Ничего путного в этих книгах ты не найдешь, уж я-то знаю, — сказал Локи. — А жизнь на них потратишь.

— Все едино жизнь нужно на что-то тратить, — возразила Хейд. — Эти книги ничем не хуже любой иной цели. Обещаю, что не стану над ними чахнуть денно и нощно, — добавила она, покосившись на спящего Медвежонка.

— Прощай.пустоголовая колдунья, — сказал Локи. — Постарайся больше не делать глупостей и не ошибаться в своей волшбе. Кстати, коль скоро не желаешь вернуть мне книги, то верни хотя бы задницу. Надеюсь, ты сохра нила ее в целости?

— Ни к чему мне лишняя задница в доме, — сказала Хейд, отдавая ему камень. — Прощай, Локи. Но не обижай этот народ. Это добрые и душевные люди, что бы они о себе ни говорили.

— Ну, дурную славу я им все же обеспечу, — обещал Локи.

Он расхохотался, потом вскочил на однорогую овцу, пришпорил ее и ускакал прямиком в пасмурное небо.

21

Бьярки проспал весь день и всю ночь, и еще полдня. А когда пробудился, во рту его все медведи долины страдали медвежьей болезнью, а в голове водили хороводы, беспрерывно сталкиваясь, все утесы побережья. Но стоило ему открыть глаза, и горести мира стали ему сначала выше колен, затем ниже колен, и наконец оставили его навсегда. Потому что над ним склонилась Хейд Босоногая, и на ее лице самыми яркими рунами была написана нежность.

— Вот выпей это, — сказала она, подавая парню плошку с настоем трав. — Тебе сразу станет легче.

— Лошадь добралась до головы, — сказал Бьярки. Он сам поразился собственным словам, но, попытавшись продолжить, снова понес ту же самую белиберду: — Преступница посмотрела на деревенский обед. Здоровая задница много не возражала. Хотя рука вообще знала. Следующая женщина упустила наконечник.

— Похоже, ты бредишь, — сказала Хейд. — Тебе нельзя так рьяно бражничать.

— Мне нельзя столько времени проводить в обществе Локи, — ответил Бьярки. — Даже не знаю, стану ли я когда-нибудь прежним, каким был до этого дня.

— Ты избавишься от заклятия Локи, как только с твоего языка перестанут срываться задницы, — сказала Хейд, — а потекут обычные слова.

— Хейд, — сказал Бьярки. — Я должен тебе много слов — гораздо больше, чем знаю.

— Ты ничего не должен мне, — сказала женщина. — И больше не зови меня Хейд. Мое имя — Арнора.

— Ты такая высокая, — сказал Бьярки, — а ступни у тебя такие маленькие.

— Дались же всем вам мои ступни, — сказала Арнора.

— Я подарю тебе туфли из самой лучшей кожи, какая только есть в Стране Льдов, — продолжал Бьярки. — И никто больше не назовет тебя Хейд Босоногой.

— Лучше подари мне свое сердце, — сказала Арнора.

— Оно уже твое, — ответил Бьярки.