Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

— Постойте, — воскликнул Кьяртан. — Мне помере щилось, будто я видел что-то, чему тут никак не место.

— Не хочешь ли ты сказать, — засмеялся Вальдимар конунг, — что» колдунья обзавелась крыльями и реет над нами, как валькирия, надеясь тем самым отвратить час расплаты?

— Не видел я, чтобы кто-то над нами летал, — ответил Кьяртан. — А вот моржа я точно видел.

— И мне показалось, — добавил Лунан, — что я видел моржа. Или какую-то другую тварь, что ползает как морж, имеет бивни как морж и выглядит как морж.

— Откуда здесь могут быть моржи? — удивился Вальдимар конунг.

— Я готов поверить, — сказал Кьяртан, — что на морском берегу, подпирающем утес с хижиной колдуньи, которая менее всего рада таким гостям, как мы, можно повстречать кого угодно. Не стану утверждать, будто встреча с моржом согревает мою душу, но, по крайней мере, морж — это всего лишь морж, а не что похуже.

— Моржи не всегда то, чем они кажутся, — добавил Лунан.

— Это говорится о совах, дуралей, — сказал Вальдимар конунг. — В конце концов, морж — это последнее, что может остановить меня на пути к цели, в особенности когда я ее уже вижу и обоняю. Мы что, так и будем стоять здесь, в одном полете стрелы от книг, которые искали столько полных лун, и рассуждать о морже? Или все-таки спалим что-нибудь и кого-нибудь убьем?!

С этими словами он послал, коня вверх по тропинке, что вела во двор Хейд Босоногой, а его люди, ведя между собой негромкие и не самые отважные речи, последовали за ним.

И только морж остался дожидаться исхода событий у подножия утеса.

19

Бьярки закрыл глаза, полные слез. А когда открыл, то увидел, что сидит за столом в хижине Хейд Босоногой, а напротив него угнездился все тот же злокозненный Локи.

— Что это было? — спросил он.

— А что ты видел? — ответил вопросом на вопрос Локи.

— Я видел свою родню, — сказал Бьярки. — Там были моя мать и мой дед. Они были пригожи, как Один и Сага, пирующие в палатах Сёкквабекка. И я хочу оказаться с ними.

— Окажешься непременно, — обещал Локи. — Всему свое время.

— Завтра я убью всякого, кто назовет меня рабом, — продолжал Бьярки. — И отправлюсь в путь, на поиски родного дома, который ты мне показал. Ни о чем я так не желаю, как о том, чтобы соединиться со своим родом в этих прекрасных палатах. И если жилища у них столь отменны, то могу себе представить, каковы их поля и пастбища!

— Неплохая мысль, — сказал Локи. — Только, малыш Бьярки, дело в том, что те палаты, что ты видел, вовсе не твой дом. И никогда им не были.

— Что же это, если не мой дом? — спросил Бьярки.

— У вас, слафов, нет своей Вальхаллы, — промолвил Локи. — После смерти они отправляются либо в небесные чертоги, либо в подземные вертепы. Уж куда их вздымут дела земные или потянут грехи. Все это вы называете «тот свет». Похоже, твоей матери и твоему деду повезло больше, чем иным твоим сородичам. Ведь, кроме них, ты больше никого не встретил?

— Это так, Локи, — подтвердил Бьярки с печалью в голосе. — Выходит, они уже на том свете?

— Ты угадал, Медвежонок, — отвечал Локи. — Столько лет ты считал себя сиротой. Да ты и был сирота с того дня, когда тебя подобрали викинги Бьёрна Полутролля.

— Это они убили мою родню? — спросил Бьярки.

— Нет, не они, — сказал Локи. — Вы, слафы, особенный народ. Говорите на одном языке, на лицо неотличимы, как два жёлудя с одного дуба, молитесь одному богу и даете детям одни и те же имена. И при этом нет для вас вящей забавы, чем убивать своих. Вы с такой охотой истребляете своих, что на чужаков не остается ни сил, ни времени. Ратники местного конунга пришли в твою деревню, забрали все, что можно одеть, продать или употребить в пищу, а остальное сожгли. Не знаю, зачем они так поступили, да и знать не хочу. Может быть, твой род поклонялся не тем идолам, каким разрешено. Или не заплатил дань конунгу в положенный срок. Да мало ли какая на нем сыскалась вина. Знаю только, что вы делали так всегда, и будете делать во веки веков. Однажды на землях ваших не останется никого, только двое последних и самых искусных в смертоубийстве воинов. Они сойдутся посреди некошеного поля, одинаково вознесут молитву одному и тому же богу, а потом сойдутся в смертельном поединке и погибнут оба. Лишь потому, что в мыслях своих стоят по разные стороны от одного и того же небесного престола.

— Что будет потом? — спросил Бьярки.

— Потом будет вот что, — сказал Локи. — Все окрестные народы и племена отвлекутся от дел, переглянутся и спросят друг дружку: что, эти слафы наконец извели сами себя под корень? Да, вроде бы, извели. И молвят все в один голос: ну да и хрен с ними.

Ничего не возразил ему Бьярки, только сидел отвернувшись и уставившись в очаг, где красиво и медленно танцевали лоскуты пламени. И представлялись ему картины родного дома, что горел и никак не мог сгореть до конца. Картины, никогда своими глазами не виденные. Так и молчал бы он до скончания веку, если бы Локи не утратил терпение и не спросил:-

— Что, слаф, тоскливо тебе?

— Тоскливо, Локи, — наконец ответил Бьярки.

— А отчего тебе тоскливо, слаф? — спросил Локи.

— Тебе ли не понять, Локи, — ответил Бьярки.

— И как ты думаешь поступить со своей тоской? — спросил Локи.

— Я хочу от нее избавиться, — сказал Бьярки. — Только ума не приложу, как.

— Быть может, ты хочешь кого-нибудь убить? — спросил Локи.

— Нет, Локи, не хочу, — ответил Бьярки.

— Тогда, может быть, ты наконец хочешь выпить? — спросил Локи.

— Нет, не хочу, — сказал Бьярки.

— А будешь? — спросил Локи.

— Да, буду, — сказал Бьярки.

— Или я слишком много развлекался нынче, — сказал Локи, — и уже не могу отличить желаемого от действительного, или ты впрямь становишься мужчиной.

С этими словами он подозвал к себе одну из разгуливавших по хижине овец, отломил ей рог, который, словно по волшебству, вдруг распрямился, сделался велик и вместителен, и даже покрылся бронзой, и налил туда браги из стоявшего перед ним кувшина.

Бьярки поглядел на овцу, а та поглядела на Бьярки. Парню померещилось, что она смотрит на него, как на брата.

Локи тем временем осушил рог до капли, утерся ладонью и звонко крякнул.

— Vsjak pjot, da ne vsjak krjakaet! — гаркнул он на том самом непонятном языке, из которого Бьярки, к своему изумлению, понимал каждое слово. — Хороша бражка, клянусь правой рукой Тюра и пивным котлом Хюмира!

— A, jebis ono konjom ! — воскликнул Бьярки на том же диковинном языке. — Наливай!

20

Когда Хейд вернулась в свой дом, то обнаружила там Локи и Бьярки. Они сидели за столом и бражничали.

— Вот вы где! — закричала Хейд. — Мои убийцы уже на дворе, а вы тут брагу хлещете?

— Помолчи, женщина, — сказал Локи.

— Помолчи, женщина, — повторил за ним Бьярки.