Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

кабана не обидел.

Морж на лишайник

сердце таил.

Брага сгодилась

для странного пира.

Откелю внял

дивовидный мертвец.

— Не хочу я, чтоб погиб кто-нибудь из этих двоих дуралеев, — сказал Локи.

— Ты не поверишь, — молвил Бьярки, — но Хейд недавно говорила о них теми же словами.

— Как поступать и что говорить, нам диктует Веление, — сказал Локи. — Мы оба в его безраздельной власти. Но ведь и без мечей, кровью сбрызнутых, не могу я их оставить. Ни Откель, ни Оттель не простили бы мне, что такая резня обошлась без них.

— А разве была резня? — спросил Бьярки.

— Не была, так будет, — ответил Локи. — Вот только здесь, на Утином утесе, они мне вовсе ни к чему.

— И как же ты поступишь?

— Что-нибудь придумаю. Мало ли во всех мирах ублюдков, по которым давно уже могила плачет? А уж свести их в одном месте и времени я как-нибудь, да изловчусь.

Три руки,

Три ноги,

Один зад.

Берсерк счастлив,

И друг его рад.

— В этих книгах водятся такие недоделанные висы? — подивился Бьярки.

— Нет, это я сам придумал, — сказал Локи. — Не забывай: худо ли бедно, а я все же ас.

— Такое сочинять я тоже умею, — промолвил Бьярки. —

Мохнатый ас

Пил кислый квас,

А пьяный ван [42] Ваны — боги плодородия, известные наклонностями к колдовству и инцесту.

Свалился в чан.

— Да только немного в таких недо-висах чести для сочинителя. Ни мастерства, ни смысла. Пустая игра слов. Не намного лучше, чем тот вздор, которым наполнены твои книги.

— Я бы мог обидеться, — сказал Локи, — и обойтись с тобой с подобающей суровостью, как это мне и присуще в отношениях с низшими существами вроде вас, людей. Но справедливость требует признать, что мои книги действительно состоят из совершенного вздора, как я и сам неоднократно утверждал. С другой стороны, а что в этом мире не вздор? Быть может, та цепочка лишенных всякого резона и взаимосвязи событий, которую вы называете жизнью и ответственность за каковую с упорством, достойным лучшего применения, постоянно пытаетесь навязать нам, богам? Неужели ты всерьез полагаешь, будто девчонкам-норнам нечем заняться, кроме нарезания рун судьбы для всякого, кто народится на свет под этими серыми небесами — всегда против своей воли и зачастую против воли тех, кому выпал сомнительный жребий считаться его родителями?! То есть, конечно, что-то они там режут в промежутках между гулянками — чтобы было что предъявить Одину, если тот вдруг нагрянет с проверкой. Но уж в чем они особенно поднаторели, так это в сладких песенках о великом и доблестном будущем, которыми они заливают уши всем без изъятий мало-мальски крепким молодцам вашего роду-племени, в рассуждении, что хоть один-другой из сотни да выйдет в герои, чем оправдает их предсказания, сделанные, говоря откровенно, от столба.

— От какого столба? — не понял Бьярки.

— От деревянного, — пояснил Локи. — Глубоко и надежно вкопанного. Быть может, просмоленного снизу, чтобы надольше уберечь от гниения.

— Но при чем тут столб? — продолжал недоумевать Бьярки.

— А при том, — сказал Локи, — что разбегаешься и со всей дури бьешься в него башкой. И когда мозги отказывают напрочь, начинаешь нести всякую безумную чушь, выдавая её за мудрые пророчества.

— Следует ли из твоих слов, что норны бьются головами о столб, когда предрекают будущее великим конунгам при их рождении на свет? — поразился Бьярки.

— Разумеется, нет, — промолвил Локи. — Я просто пытаюсь шутить. Но с тобой, похоже, это пустая трата времени. Ты слишком серьезен. Вы все тут невероятно серьезны. Хотя иногда в мое сердце — которое мне удалось урвать у колдуньи-неудачницы, пускай и в обмен на задницу! — закрадывается подозрение: а не прикидываетесь ли вы серьезными? Там, под своими каменными лицами-масками — не смеетесь ли над старым добрым Локи? И не таится ли в каждом вашем слове глубоко упрятанная от моего понимания издевка? Не чересчур ли тонок для меня ваш юмор? Ведь это я шучу просто и открыто. А кто знает, как шутите вы?

— Мы, исландцы, никогда не шутим, — сказал Бьярки.

— Неужели? — спросил Локи недоверчиво.

— Я пошутил, — промолвил Бьярки.

Дерзкая стойло

корова порушила.

С вороном старым

собачился ёж.

С призраком свару

могила затеяла.

Русалку бранчливую

тролль разобидел.

Крякнула мерзко

красотка хмельная.

Локи прошляпил

дивного зайца.

Жопа тотчас

посмеялась над шеей.

В викинге день

необычный в обычном

Нуждался.

— Иной раз мне мерещится в твоих строках какой-то смысл, — сказал Бьярки. — В самом деле, только остолоп назовет этот день обычным. Но для чего среди того хаоса, в какой ты окунул наш маленький спокойный мир, вдруг возникла нужда в обычном викинге, а не в герое из героев?

— Хотя бы потому, — пояснил Локи, — что героями не рождаются. Это все выдумки обдолбавшихся скальдов. Героями делают обстоятельства. Самый смирный и даже трусоватый мужичок, если его вытащить из теплой норы, припереть к стенке и лишить надежды на бегство, внезапно и ко всеобщему изумлению, в том числе и к собственному, способен посрамить самого отпетого берсерка. И когда он выдернутой из земли жердиной размечет дюжину бывалых ратников, всякий назовет его героем, а уж дело скальдов расписать его неказистую персону наивыгоднейшим образом и в ярчайших красках, добавить полтора фута росту и умолчать про опачканные портки.

— Тот случай, когда жопа и вправду потешится над шеей, — согласился Бьярки. — У всех на виду гордая осанка и пылающий взор истинного героя. А из мокрых штанов доносится ехидный голосок: «Эй, эй, не задирай нос чересчур высоко! Уж я-то знаю истинную тебе цену...»

Зерна жемчужные

влагой покрылись.

Волк опечаленный

встретился с ужасом.

Цель погубила

раскаленную задницу.

Грозный ягненок

жестоко ошибся.

Углем наполнен

залив Холостяцкий.

Берсерк паршивый

с капканом беседовал.

Слишком просторной

стала Вальхалла.

Надолго запомнит

ирландца кичливого

Мертвая роща.

— Я ничего не понимаю из этих строк, — сказал Бьярки. — Но чувствую в них что-то зловещее. Например, что от домов Откеля Разумника и Оттеля Долдона останутся одни угольки. И что Вальдимар конунг оставит по себе дурную славу в нашей долине. Ведь «мертвая роща» — это ряды бьерндальских мужей, понуро бредущие по тропе, что ведет в Вальхаллу. Грозные ягнята — вот кто они перед ирландскими ратниками.