Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

Силурск и прочие сомнительные очаги цивилизации — все это лежало по ту сторону реки, пространной ленты свинцового цвета, нечистой, прихваченной грязевыми потеками и на вид совершенно бездонной. Как называлась река, я не знал, потому что в прежней, исполненной комфорта жизни если когда и пересекал этот мост, то ни разу — при свете дня. Сказать по правде, я и сейчас не испытывал любопытства. Волга, Кама... да хоть Амазонка или, там, Голубой Нил, который отродясь голубым не был. Этот берег покато нисходил к воде, выглядел довольно дико, и лишь в значительном отдалении можно было заметить какие-то запущенные, наполовину сгоревшие хозяйственные постройки. Другой же берег утопал в буйных кустарниках, из которых сразу и почти отвесно обрывался книзу. Добраться до него вовсе не означало решить задачу перемещения из пункта А в пункт Б хотя бы в первом приближении. Сколько таких рек, лесов, болот и прочих ландшафтных изысков ожидало на пути в Силурск, одному Создателю Всех Миров было известно. Возвращаться обратно тоже не имело смысла. Поэтому я очень хорошо понимал состояние своих невольных попутчиков, которые понемногу осознавали, какая безрадостная участь их подстерегла задолго еще до конца света.

Да что там, я и сам пребывал в растерянности.

Никто не бывает абсолютно всемогущ. Даже Создатель Всех Миров вынужден действовать в рамках неких ограничений, неизвестно кем на него налагаемых. Возможно, что и им самим. Всегда мечтал задать ему этот вопрос, хотя никогда не рассчитывал получить ответ... Чего уж тут ожидать от каких-то там «терминальных эффекторов» вроде меня! (Сей наукообразный термин изобрел Мефодий во время одной давней посиделки, растолковать как следует не смог, но всячески на нем настаивал, и после второй бутылки водки, когда всем стало все равно, мы приняли его за основу. Повода вернуться к мало актуальной по нынешним временам теме исследования меня как единственного экземпляра вида «Самоорганизующиеся мыслящие процессы (Processus autotemperaris sapiens)» и единственного представителя редкой профессии «терминальный эффектор» ожидать не приходилось.) Не скрою, своими способностями иногда я и впрямь производил оглушающее впечатление на незрелые умы. О пределах же своего могущества, увы — без приставки «все-», я и сам зачастую мог только догадываться... пока внезапно не натыкался на них со всей дури.

Это означало, в частности, что я не мог в единый миг перенестись к конечной цели своего путешествия. Ни тогда, с опустелого вокзала в Нахратове, ни сейчас, от нелепых бетонных руин — чтобы прямиком в Силурск, к Мефодию на кухню.

А открыть мне путь ... не было на то никакой Высшей Воли. Так что оставалось полагаться исключительно на себя самого.

— Эй, подождите меня!

— Ну вот еще.

— Я не могу идти так быстро!

— Вам незачем меня преследовать. Я не нуждаюсь в компании.

— Вы что, хотите меня бросить?

— Точно.

— После того, как спасли от этих... этих..?

— Вот именно.

— Сумки очень тяжелые. Но я не могу их оставить.

— Мне все равно. Я не собираюсь вам помогать.

— Куда вы идете?

— Не знаю. Куда-нибудь. Не торчать же на месте до самого конца, в рассуждении, что мост сам собой вдруг срастется...

— В Силурск?

— Допустим.

— Я тоже в Силурск.

— Мои поздравления.

— Нам все равно по пути.

— Не уверен.

— Ну подождите же...

— Ни за что.

— Ну почему?..

— Потому что хочу успеть.

— Но я тоже...

— Хотите честно?

— Хочу... нет, не хочу... хочу!

— Вы все равно не успеете.

— А вы что же, успеете? .

— Я — да. По крайней мере, у меня есть шанс, и я не намерен его упускать из-за вас.

— Это жестоко!

— Мир вообще несправедлив...

— Вы ведете себя, как... как...

— Подонок?

— ...мой бывший.

— Наверное, это еще более оскорбительно.

— Еще бы!

Я энергично шагал вдоль берега реки в направлении полусгоревших строений, а она тащилась за мной в некотором отдалении, со своими нелепыми сумками, по одной в каждой руке, и с каждым мгновением отставала все сильнее. С чего она взяла, что я буду обязан заботиться о ней и после того, как поезд окончательно остановился? Хуже было только то, что за ней — а значит, и за мной, — увязалось еще несколько пассажиров, а замыкал растянувшуюся на полверсты процессию лично машинист Хрен Иванович, которому участь капитана, последним покидающего тонущее судно, пришлась не по душе. Остальные, вероятно, предпочли торчать возле моста и лелеять пустые надежды. Я чувствовал себя чрезвычайно глупым Моисеем, который никак не мог оторваться от хвоста. Интересно, кто внушил им порочную идею, будто я знаю, куда идти, и непременно всех выведу к желанной цели?! Сказать по правде, я не знал даже, на что мне сдались эти горелые стены и что я рассчитывал там найти. Так, голая интуиция, да еще чуточку здравого смысла — коли есть следы человеческой жизнедеятельности, то могут остаться и какие-нибудь транспортные средства... вроде катера с полным баком или лодки с целыми веслами. А включать всевидение ради таких пустяков — только силы тратить попусту.

Это действительно была лодочная станция в самом жалком состоянии. Какие-то нелепые бытовки с намертво приколоченными спасательными кругами, обшитый досками сарай, исполнявший здесь функцию пакгауза, будка охранника с выбитыми стеклами, провалившийся причал — все разграблено, выжжено и только что наизнанку не вывернуто. Между фонарями, как забытое застиранное тряпье, мотались рекламные растяжки, где среди пропалин читались посулы автозвука, тюнинга, систем охраны, мойки-чистки катеров и прочих Даров Нептуна. В довершение удручающей картины прямо над водой торчала искосившаяся доска почета с почерневшей надписью «База отдыха завода «Коммунар» ордена Трудового Красного Знамени города Мухоморска» и скукожившимися от жара портретами ударников труда. И над всем этим безобразием на высокой металлической мачте с идиотской фанаберией реял синий флаг.

Да, на катер здесь рассчитывать не стоило.

Я поднялся по жалобно заскрипевшим сходням к сараю, надеясь прояснить судьбу хотя бы лодок, и сразу же наткнулся на свою нежеланную спутницу. Она сидела на скамейке у ворот сарая, а сумки стояли рядком и чуть в сторонке.

— Меня зовут... — начала она.

— Мне это неинтересно.

— ...Анна. А у вас есть имя, господин Первородное Зло?

— Есть, — солгал я и распахнул ворота.

Лодки были, и даже две. Вот только у первой имела место непоправимая пробоина в борту, а у другой напрочь отсутствовала хвостовая часть, словно ее кто-то откусил. То есть повреждения, несовместимые с плавучестью.

Я выругался сквозь зубы.

— Хреново, да? — спросил машинист Хрен Иванович.

Он и еще трое, кажется, из числа преферансистов, обнаружились у меня за спиной, и у всех на небритых физиономиях укоренилось одинаковое выражение глубокой озабоченности общей бедой. Очень знакомое выражение, скрытый смысл которого можно было проартикулировать следующим образом: ты, мол, давай действуй, а уж мы всегда готовы тебя поддержать... искренним сочувственным словом.