Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК

Он скорчил брезгливую гримасу:

— Я где-то читал этот бред. Или смотрел по ящику.

— А я, говоря фигурально, стоял в толпе обреченных и махал платочком вслед последнему кораблю...

— А потом в вас со всей дури въехал метеорит, — сказал Ульрихскирхен саркастически, — и все умерли.

— Не совсем так. По-видимому, движением небесных тел заведуют те же раздолбай, что и во всех иных сферах, требующих управления... Этот несчастный метеорит на подлете столкнулся с другим метеоритом, помельче, о котором никто и знать не знал! Заурядное дорожно-транспортное происшествие... только от прежней траектории здоровая дура отклонилась и ушла в сторону Солнца, где не то сгинула, не то до сих пор болтается по внутренней орбите в статусе карликовой планеты. А мы, несколько сотен идиотов, остались с разинутыми ртами, совершенно разочарованные, в пустом, заброшенном мире...

— Недурно, — проронил он.

— Уж не в пример пристойнее, нежели на собственном диване, под шерстяным пледом, с видом на закат... как переживший свой век маразматик. Человечество самым бездарным образом не оправдало надежд.

— А разве на него кто-то возлагал надежды?

— Да вот хотя бы я.

— Ну, вряд ли стоило так уж стараться ради вас...

— Ну тогда вы сами. Постоянно надеялись на что-то... на светлое будущее... но палец о палец не ударили, чтобы оно хотя бы забрезжило. А так весело все начиналось!

— Может быть, никто и не собирался веселиться, — сказал он упрямо.

— И напрасно. Весело прожить, ни о чем не пожалеть и уйти на кураже, под хард-рок и фейерверки — это единственный смысл существования. Похоже, вы забыли, что так оно все и было задумано.

— А музыка у нас была нефиговая, — сказал он.

— Музыка и женщины, — сказал я. — Это лучшее, что вам удалось придумать. Все остальное... так себе.

— Женщин, — заметил он, ухмыляясь, — придумал этот ваш Создатель. Или, скорее, извечный его оппонент. Ведь у него же наверняка есть оппонент?

— Нет у него никаких оппонентов, и никогда не было. Глупости, придуманные для оправдания собственных безобразий, чтоб было на кого свалить. Что касается женщин — Создатель Всех Миров изобрел способ продолжения рода. Все остальное за него досочинили вы. Ему бы понравилось... если бы он о вас помнил.

— А о вас он помнит?

— Обо мне?!

— Ну да, о вас. Коль скоро он забросил вас в наш убогий мирок, то, наверное, это было сделано с каким-то умыслом.

— Не уверен, — промолвил я. — Ему было все равно, где я окажусь и кем стану в этом мире. Он сделал это... наугад.

— Чем же вы ему так досадили?

— Досадил?! Скорее, наскучил.

— А вы все ждете и надеетесь, что он вдруг вспомнит о вас, заберет из ссылки и вернет в свой сияющий дворец... или что там у него в качестве обители?

— Не жду, — сказал я. — Давно уже не надеюсь. Вы часто играете с плюшевым мишкой из сундука со старым хламом на чердаке?

— Нет, не часто, — усмехнулся он. — Но мне вдруг стало любопытно, что думает обо мне этот несчастный медведь в своем пыльном сундуке. Желает ли он мне смерти в отместку за свое забвение? Мечтает ли умереть сам?

— Плюшевые медведи не умирают. Они бессмертны. Их удел — вечное ожидание...

— Как и ваш?

— Ну, я, по крайней мере, изредка могу себя развлечь.

— Извините, что разочаровал вас, — промолвил он, — господин плюшевый мишка.

Взгляд его устремился за окно и застыл.

— Ну вот, опять он выеживается, — сказал Ульрихскирхен печально.

Я проследил за его взглядом.

Темно-серые облачные клубы за окном сами собой выстроились в некое подобие человеческого лица. Точнее, рожи. И эта рожа гнусно ухмылялась.

Трудно было даже представить, какой силы атмосферные потоки должны гулять над несчастным городом, чтобы организовать этот цирк. «Кое-кому попросту нечем себя занять», — подумал я.

Ульрихскирхен приподнялся на локте и показал роже средний палец. Ему было проще, даже с учетом прилагаемых для весьма несложного жеста усилий.

— Так мы и общаемся, — сказал он с усмешкой. — Однако... не пора ли вам?

— Пожалуй, — сказал я, поднимаясь. — Можно последний вопрос?

— Валяйте.

— Вот вы, доктор, наверное — самый умный человек эпохи... вам никогда не приходила в голову фантазия придумать что-нибудь этакое... революционное... чтобы изменить жизнь людей к лучшему?

Он снова иронически скривился:

— Какой вы, оказывается, скучный, мистер Терминальный Эффектор...

— По-вашему, добро делать скучно?

— Ну, это еще не мной подмечено... Впрочем, я не причинял зла — по крайней мере, сознательно. Я просто работал на себя, на свое любопытство и для своего увеселения. Всю жизнь хотел заниматься только тем, что мне интересно. Что в этом дурного? И потом — как можно сделать что-нибудь доброе всем и сразу? Как там у классиков... чтобы никто не ушел обиженным? Всем — значит никому.

— Убедительный аргумент. Его часто приводят те, кто даже не пытался.

— Хм... Вы серьезно полагаете, что можно вот так просто взять и, по вашим словам, изменить жизнь людей к лучшему?

— Для чего мне полагать? Я это знаю точно. В иных обстоятельствах я бы рискнул взять вас «на слабо», предложить пари... но сейчас слишком поздно. Вы не успеете ни выиграть, ни тем более проиграть. А потому доживайте в своем алчном мирке, в компании своих уродливых иллюзий.

— Подите к черту, — сказал он с досадой. — Вы и есть самая уродливая иллюзия.

— Ухожу, ухожу... Можно, я заберу бутылку?

— Приятно, что кого-то в этом мире все еще интересует бухло... Забирайте, конечно. На крайний случай у меня еще припасено. И... могу я попросить вас выключить компьютер?

На просторном экране внахлест висели разноцветные окна с кусками программного кода и застарелой непрочтенной почтой. В самом углу сиротливо трепыхался плейлист какого-то простенького плеера, доигранный до самого конца.

Я не знал, как выключаются такие компьютеры. Поэтому счел за благо выдернуть шнур из розетки.

Должно быть, имели место какие-то резервные источники питания, потому что экран дрогнул, но не погас.

— Желаете сохранить внесенные изменения? — спросил меня тихий женский голос.

— Нет, — ответил я.

— Доктор Ульрихскирхен, — сказал голос. — Хотелось бы услышать ВАШЕ подтверждение...

— На хер, — откликнулся он из-за моей спины.

Все открытые окна красиво свернулись в трубочки и осыпались куда-то за нижнюю кромку экрана, словно последние листья под порывом осеннего ветра.

— Спокойной ночи, доктор Ульрихскирхен, — произнес компьютер и неспешно выключился.

Что-то упало на ковер и, постукивая гранями, подкатилось к моим ногам.

Недопитый стакан.

Костлявая рука с разжатыми пальцами свисала из-под пледа, и жизни, в ней было не больше, чем в сухой ветке.