Руслан Мельников - Князь-волхв

Бельгутай налетел на германские копья в числе первых, однако сумел усидеть на лошади. Причем не просто усидеть. В нойона было направлено два копья. Одно целило в грудь. Второе — в забрало-тумагу. Нанести сокрушительный удар в голову намеревался Зигфрид фон Гебердорф. Лицо дерзкого юнца скрывал горшковидный шлем, зато напоказ были выставлены геральдические львы на щите и нагрудной котте.

Копья ударили почти одновременно. И от обоих Бельгутай увернулся, резко бросив тело вправо и на миг зависнув у бока приземистой степной лошадки, подобно вьючному мешку. Коронели мелькнули над опустевшим седлом. Длинные древки стукнулись друг о друга и разошлись. А Бельгутай вновь взлетел на коня — забрасывая щит на плечо, отпуская повод и обеими руками хватаясь за свое короткое копьецо.

Колоть тупым оружием Бельгутай не стал. Бесполезно, да и не было на то времени: промахнувшиеся немецкие рыцари уже проносились мимо, ворочая тяжелые турнирные лэнсы, выискивая за спиной ханского посла другие — менее верткие и ловкие — цели. Однако, прежде чем германцы умчались прочь, копье посла резко ушло в сторону и назад.

Черной кистью мазнул по воздуху бунчук нойона. Конский хвост на татарском жада хлестнул по рыцарскому доспеху. Изогнутый металлический коготь впился в латы. Бельгутай зацепил копейным крюком рыцаря, скакавшего справа.

Дернул…

Сдернул!

Седло с высокой спинкой не помогло немцу. Золоченые шпоры блеснули над изогнутой седельной лукой. Латинянин на полном скаку грохнулся наземь.

«Жаль, не Зигфрид!» — еще промелькнуло в голове Тимофея.

И тут… И вдруг… Что-то произошло. Краем глаза Тимофей заметил, как Бельгутай дернулся, словно от вражеской стрелы, внезапно ужалившей в спину. Краем сознания удивился. Не было ведь никаких стрел! И не было иных видимых причин, которые могли бы заставить кочевника так пошатнуться в седле. Выронить оружие. Судорожно вцепиться в повод…

Но татарский нойон уже унесся дальше, за распавшийся немецкий строй. И Тимофей забыл о Бельгутае. Пришел его черед уворачиваться от копья-тарана с массивным железным копытом на конце. Рыцарь, украшенный львами, избрал новой мишенью посольского толмача.

Зигфрид фон Гебердорф — и никто иной — мчался во весь опор на Тимофея! Что ж, пришло время проучить спесивого мальчишку! Нахлынувшее яростное, слепящее опьянение боем захлестнуло Тимофея с головой. Овладело им, утопило, растворило в себе и в мелькающих факельных огнях.

К счастью, после неудачной атаки на Бельгутая немец не успел как следует довернуть тяжелое турнирное оружие. Тимофей исхитрился сильным взмахом своего копья отбить направленный в лицо коронель. Щит, подставленный под неопасный уже — скользящий — удар, отбросил рыцарский лэнс еще дальше.

А ратовище Тимофеева копья, закрутившись по инерции в руке, легло поперек седла, перегораживая путь немецкому жеребцу. Было лишь мгновение, доля мгновения, на принятие верного решения. Еще меньше — на действие. Но Тимофей успел отреагировать.

Бросив повод, оставив щит болтаться на левом предплечье и полностью доверившись верному гнедку, он перехватил копье, как хватает мужик в драке оглоблю. Удерживая двумя руками древко в поперечном хвате, Тимофей достал-таки германца. Копье прогудело над стальным налобником чужого коня и, словно дубина, обрушилось на голову всадника. Ударило тупым концом по смотровой щели шлема-ведра.

И как ударило!

Бу-у-у…

Зудящий болезненный импульс в руках. Передающийся через ладони хруст дерева и разлетающаяся перед глазами щепа.

…у-у-у…

И гулкий — будто по колоколу колотушкой! — отзвук латинянского шелома, охоженного ратовищем.

… у-у-ум!

В тот момент Тимофей ничего больше не видел, не слышал, ничего не чувствовал и ни о чем не думал. Главное для него в тот момент было, что…

Бу-у-ум-м-м!!!

Голова рыцаря откинулась. Сбитый шлем закувыркался в воздухе. Оглушенный всадник мотнулся всем телом назад, потом, отброшенный высокой спинкой седла, — вперед. Потерял стремя. Утратил равновесие. Молодой барон Зигфрид фон Гебердорф мешком повалился наземь.

Еще бы не повалиться! Тимофей вложился в этот удар полностью, до конца, целиком, без остатка. Отстранившись от всего остального. Позабыв обо всем на свете. Даже о том, о чем забывать никак не следовало. Даже в пылу настоящей сечи. И уж тем более в никчемной горячке потешного турнирного боя.

Расплата пришла незамедлительно.

Пока Тимофей тонул в безумном исступлении схватки, был нанесен ответный удар — страшный, чудовищный. Внезапный и неотразимый. Удар не крепкой рукой, не тупым коронелем, вышибающим человека из седла и мозги из черепа. Не боевым мечом и даже не стрелой, пущенной исподтишка.

ВЗГЛЯДОМ!

Его ударили в тот самый момент, когда он бил сам. И в тот, и в следующий. И чуть позже. Его ковыряли и терзали, точно и метко вгоняя незримые клинья под шелом, под черепную коробку, под надежную магическую защиту, поставленную Угримом, но требовавшую и присутствия его, Тимофея, воли и силы. Воли и силы, которые сейчас были направлены на иное. На бой и победу.

Именно поэтому он пропустил удар. Поэтому не сразу постиг, что происходит. Отчего вспыхнула в голове нестерпимая боль. Что за багровая искристая муть разорвалась в глазах. И чьи очи вдруг открылись в нем, внутри его.

Понимание пришло лишь несколько мгновений спустя. Пристальный взгляд немигающих черных глаз, проникавший через его глаза, безжалостно и бесцеремонно копошившийся в его мыслях и чувствах, принадлежал Михелю Шотте. Колдун в красных одеждах, доселе укрывавшийся за пологом императорского шатра, теперь стоял у трона Феодорлиха. Латинянский маг стоял и смотрел. Из-за стены телохранителей-щитоносцев, из-за факельных огней.

ВСМАТРИВАЛСЯ.

Боль, потрясение и отчаяние оказались столь велики, что Тимофей едва удержался в седле. Пошатнулся, как давеча Бельгутай. «Видимо, нойону тоже здорово досталось… то же и досталось!» Но все-таки усидел на коне, подмял боевое исступление, собрал всю волю в кулак, выпихнул прочь чужой взор, закрылся снова.

Поздно? Слишком поздно? Или все же не очень?

С зубовным скрежетом он гадал про себя, что сумел, а чего не смог выведать проклятый колдун, проникший за Угримову защиту. И где-то в глубине души понимал: Михель теперь знает все, что ему было нужно узнать.

… Через рыцарскую стенку удалось прорваться лишь четверым посольским воинам. Бельгутай, Тимофей и еще два нукера, достигнув противоположного края ристалища, где воткнутые в землю факелы образовывали огненный тупик, развернули коней, огляделись.

На месте недавней сшибки лежали люди и билась степная кобылка с поврежденными ногами. Шесть татарских воинов были повержены копьями и потоптаны конями. Трое — неподвижны. Трое слабо шевелятся. Однако среди павших степняков валяются и немецкие рыцари. Четверо. Один не подает признаков жизни.