Екатерина Бальсина - Чупакабра

Утро началось с грохота. Внизу что-то громко зазвенело, явно прощаясь при этом с жизнью, затем до моих настороженно приподнятых ушей донесся голос вчерашнего визитера. Я поднял голову и укоризненно посмотрел на белошерстого, который при первых признаках шума подскочил на своей лежанке и сейчас по-совиному слепо таращился на дверь, словно силясь разглядеть на ней, что послужило причиной для нашей неурочной побудки.

Внизу загремело что-то еще. Я бы на месте белошерстого уже давно спустился и посмотрел, что за медведь залез в мою берлогу и разносит ее на части.

Видимо, белошерстый пришел к такому же мнению, потому что сорвался с лежанки и бросился к двери. Та как раз в этот момент распахнулась от полученного внушительного пинка. Нос белошерстого и край двери на полпути встретились, раздался характерный хруст со стороны обоих, и белошерстый, подвывая от боли, опустился на пол, обеими передними лапами держась за ушибленное место. Я невольно поморщился.

— Тилли, дружище! — в комнату ввалился черноклокий. — Право, не стоит становиться передо мной на колени. Хотя не скрою, что польщен, очень польщен.

— Идиод! — прогнусавил белошерстый. — Ды мде дос сдомал!

— Чего? — не понял тот. — Какой еще дос? О чем ты?

— Ты мне нос сломал, придурок, — уже отчетливее повторил мой хозяин. — И дверь. И что ты там так старательно разбивал?

— Твои редкие шойенские [1] вазы, — черноклокий бесцеремонно обошел белошерстого и развалился на его кровати. — Нечего было ставить их под ноги. Разумеется, я споткнулся об одну, а затем налетел и на вторую, — его взгляд упал на меня, и черноклокий просиял: — О! Говорящая зверушка! А я тебя помню! Или ты уже не говорящая?

— Говорящая, говорящая, — мрачно подтвердил я. — Причем в основном нецензурно.

— Ух ты! — еще больше восхитился черноклокий. — А я уж было списал это на две бутыли ямазийского [2] вина двухсотлетней выдержки. Ан нет, сие не сон и не белая горячка. Последнее особенно не может не радовать.

Белошерстый наконец поднялся на ноги.

— Пин, ты что, совсем рехнулся? Какого черта ты врываешься ко мне в спальню, да еще в такую рань? — Тиллирет, вне себя от гнева, отвел руки от лица, явив всем присутствующим покрасневший и перекошенный нос.

— Дружище, — радостно возопил Пинмарин, одним движением руки вправляя пострадавший орган товарища на место. — Я просто не мог дождаться твоего пробуждения! Меня переполняет энтузиазм и жажда творчества. И мне не терпелось заразить этим и тебя.

— По-моему, тебя переполняет вчерашнее спиртное и хроническое помешательство, — с опаской косясь на приятеля (это чем это он собрался его заразить? И каким, интересно знать, образом?), Тиллирет боком-боком отполз к окну, под прикрытие тяжелой парчовой шторы.

— И это тоже, — энергично кивнул Пин. — Дружище, я сейчас просто лопну от счастья. И — я в этом нисколечко не сомневаюсь — когда ты узнаешь, почему я здесь, с тобой случится то же самое.

— И зачем же ты здесь? — осторожно поинтересовался Бродяга. У него резко засвербело в левой пятке, что являлось несомненным признаком надвигающейся катастрофы.

— Тилли, мой самый дорогой, самый лучший, самый старый друг, — прочувствованно провыл Пин, — мы идем в поход!

Тиллирет так и сел с размаху на пол. В углу глухо закашлялась чупакабра.

Нет, вы это слышали? Эти два старых пенька собрались в поход! Да белошерстый по лестнице-то полчаса поднимается и из кресла с кряхтением вылезает, о каком походе может идти речь?

Я не удержался и глухо закашлялся, пытаясь скрыть напавший на меня приступ смеха. Представляю, как эти сморчки, держась друг за друга и посыпая трухой всю округу, будут брести по дороге. Максимум, на что их хватит, так это дойти до развилки, а дальше? А дальше их придется нести. Вперед задними лапами, как это принято у людей.

Тут я вспомнил одно маленькое обстоятельство, от которого мне сразу же стало не до смеха. Если белошерстый и вправду соберется идти с приятелем, то как же я? Что будет со мной?

— Пин, ты шутишь! — Тиллирет с трудом поднялся с пола и присел на кровать рядом с другом. — Какой поход? Ты что, забыл, по сколько нам с тобой лет?

— Что такое возраст при нашем-то мастерстве? — отмахнулся приятель. — Так, досадное недоразумение. Давай, дружище, пошевеливайся. Даю тебе пару часов на сборы, и выступаем.

— Что? Куда выступаем? — всполошился Бродяга. — Я никуда не пойду! Что ты еще выдумал, Пин? У меня дом, хозяйство, постоянные клиенты. Зверь редкий, в конце концов.

— Да ладно тебе, Тилли, — Пин заискивающе заглянул в глаза друга. — Неужели тебе не хочется иногда тряхнуть стариной и снова побродить по городам и странам?

— Вот именно, что старина здесь является ключевым словом, — жестко отрезал Тиллирет.

— Ой, да брось! — поморщился Пин. — Есть еще порох в пороховницах. Разве тебе не хочется иногда выкинуть что-нибудь эдакое, как раньше? Неужто ты забыл, как мы с тобой однажды забрели на ночлег в пещеру, облюбованную летучими мышами-вампирами, и те три километра гнали нас по бездорожью, поочередно гадя на головы? Или как мы на спор оприходовали на двоих бочонок красного вина и отправились истреблять оборотней в Волчьем лесу? Эти славные ребята долго смеялись, вытаскивая нас из выкопанной нами же ловчей ямы, а потом пригласили в свое селение и угостили отменным шашлычком. Или как мы по ошибке забрели в гарем ингарского султана и устроили там переполох? Или…

— Хватит, — попросил Тиллирет, чувствуя, как яростно у него полыхают щеки. Чупакабра издавал тихие похрюкивающие звуки, в которых даже тупой мог опознать с трудом сдерживаемый смех. — Достаточно, Пин. Все это было от молодости и глупости, и давно прошло. А сейчас я — уважаемый и почтенный волшебник, ведущий частную практику на дому. К тому же я должен до зимы предоставить в гильдию свою рукопись, причем в законченном виде.

— А если я скажу тебе, что ты можешь на время забыть про свою рукопись, и гильдия ничего не скажет против? — вкрадчиво произнес Пин.

Тиллирет посмотрел на друга с внезапно возникшим подозрением.

— Это почему это гильдия не будет против?

— Нет, ты сначала ответь мне, тогда ты отправишься в поход со мной?

Бродяга быстро прикинул все "за" и "против". "За" получалось гораздо больше.

— Хорошо, я готов отправиться хоть в преисподнюю, лишь бы только не ломать голову над тем, что лучше написать в этих чертовых мемуарах.

— Ну, в преисподнюю нам не надо, хотя, если ты настаиваешь, то можем завернуть туда на обратном пути, — невозмутимо ответил Пинмарин, вытаскивая из-за пазухи слегка помятый свиток, украшенный печатью гильдии. — А вот в Черный Бор прогуляться придется.

— К-куда?! — Тиллирет порадовался тому факту, что уже сидит, иначе бы он опять упал на пол. — В Черный Бор?