Алекс Готт - Белый Дозор

— Я лучше напьюсь, — еще больше помрачнев, решил Глинкин, — испытанный способ для таких мерзавцев, как я.

— Странные вы существа, люди, — задумчиво отозвался Невзор после некоторой паузы, — полощет вас, как белье на ветру, развешенное поутру, на юру, какой-нибудь дурой, похожей на кенгуру. Ваша совесть, которая просыпается в самый неподходящий момент, не раз преподносила неприятные сюрпризы, и тому в истории немало примеров. Не надо пить, мне это будет сильно мешать. Я существую в твоем теле, и алкоголь не позволит мне контролировать ситуацию.

— Вот и хорошо, — огрызнулся Глинкин и достал было бутылку и стакан, но голос колдуна остановил его на полпути к желанному глотку.

— То, что ум твой насыщает, пусть иссякнет. Костер разума потухнет, и останутся лишь угли, те, что еле рдеют. Слабоумье — твой удел отныне. Спит твой разум сном холодным, неживым. — В голове магната раздался звук, похожий на звонкий щелчок сухих пальцев, и Глинкин с недоумением уставился на стакан в своей руке.

— Стякань, — сказал он и позвал: — Мамаська, у миня стякань!

— А ты был шепелявым мальчонкой, — насмешливо заметил колдун. — Придется тебе говорить моим голосом, а то тебя совершенно перестанут воспринимать всерьез, решат, что ты впал в детство, что не совсем верно. Ты стал обыкновенным малышом-дауном, а я занимаю твой мозг целиком, позволяя тебе существовать в самом дальнем его уголке. Сиди там и не мешай мне создавать новый мир, червяк.

Вот что произошло и о чем не знал и не мог знать услужливый Квак, вбежавший к нанимателю с докладом:

— Улетает! Летит на Камчатку! — завопил он.

— Ясно, — спокойно отозвался Невзор. — Значит, не долетит.

— Уберете его здесь? — облизал губы Квак, представляя себя сидящим в директорском кресле.

— Это неэффектно, — размышляя над чем-то, ответил колдун. — Его насильственная смерть, наступившая здесь, в Москве, может каким-либо образом помешать всему делу. Я не вижу, как именно помешает, но я чувствую это. Всё должно выглядеть так, словно это несчастный случай.

— То есть это значит, что…? — Квак растерянно смотрел на не перестававшего удивлять его магната. — Но каким образом? Ведь это какой-то детектив получается, кино!

— Решая одну великую задачу, приходится решать также множество мелких. Эта задача не из числа сложных. Есть специально обученные люди, они ее и решат, — равнодушно ответил Невзор. Оставалось несколько часов до смерти Войтова, до начала эпидемии, и, подойдя к окну, колдун прошептал: — Как же я хочу, чтобы солнце вновь стало черным!

Он повернулся к Кваку:

— У меня на столе список с адресами десяти тысяч человек, которые мне еще понадобятся. Возьмите и потрудитесь обзвонить первую сотню из этого списка и пригласите этих людей сегодня к полуночи в песчаный карьер возле деревни Черная Грязь. Это рядом с Москвой, по Ленинградскому шоссе, — пояснил колдун, — там места хватит всем. Из этих ста человек каждый оповестит еще по сотне и таким образом все будут знать о нашем сборище, кому о нем знать полагается.

— Но… Я не секретарь, Михаил Петрович, — возмутился было Квак. — Может быть, вы лучше поручите это какой-нибудь девке с длинными ногами, хорошо поставленным голосом и куриными мозгами?

— Не заставляйте меня спотыкаться о ваш труп на самом финише, — не меняя тона, посоветовал Кваку колдун. — А то ведь я в два счета внушу себе мысль, что вы мне больше не нужны. Я не люблю, когда мои указания не выполняются беспрекословно.

Квак, схватив со стола отпечатанные листы, рассыпаясь в извинениях, выполз из кабинета. «Но как он изменился, он стал совсем другим», — крутилась в голове доносчика трусливая мыслишка.

…Квак был поражен — никто из людей, указанных в списке, не только не удивился странному предложению, но особенно чувствительные натуры отвечали какими-то нелепыми междометиями: «ма», «ра», «гой» и тому подобными, после чего бросали трубку, даже не выслушав адрес. То были родноверы Шуйного пути — публика разная по уровню достатка и положению в обществе. Никто из них не ответил отказом…

Глубокий песчаный карьер, в котором еще продолжали добывать песок и щебень, расположенный в двух километрах от деревни Черная Грязь, что в нескольких километрах от Москвы по Ленинградскому шоссе, к двенадцати часам всё той же, столь богатой событиями ночи со среды на четверг, оказался полностью забитым людьми. Перед входом несколько десятков волонтеров раздавали пришедшим небольшие свертки. Каждый сверток содержал одну ампулу с вакциной против заразы, уже начавшей к тому времени уносить людские жизни, и один шприц.

Квак стоял в первом ряду, плечом к плечу с каким-то клерком и женщиной безумного вида, облаченной в расшитые черным бисером длинные одежды, сшитые из мешковины. Позади себя он ощущал океан людской толпы, пришедшей сюда ради единой цели и во исполнение единой воли. Ровно в полночь на краю карьера появился Невзор, что вызвало у собравшихся экстатический вопль, полный животного восторга. Клерк рядом с Кваком бесновался, вопя что есть мочи, безумная женщина голосила, закатив глаза так, что были видны лишь ее белки — страшное зрелище.

Невзор резко вскинул руки, и воцарилась тишина, в которой громом раздались слова торжествующего в своем величии колдуна:

— Принесем, братья, клятвы Маре и Велесу, богам нашим, ожидающим нас впереди, в конце нашего пути и в начале пути нового, славного, нам дарованного! Зажжем черные свечи, дабы очистить воздух их священным мертвым пламенем!

— Гой-Черна-Мара-Мати! Гой-Велесе-Черен-Отче! — раздался гул десяти тысяч голосов. Квак увидел, что его соседи достают из карманов свечи, сделанные из воска с добавлением сажи. «Дайте и мне свечку», — попросил он у клерка, не решившись обратиться за тем же к безумной женщине. Клерк молча подал ему свечу, поднес свою, и в руке Квака появилось маленькое пламя. Свеча горела неровно и страшно чадила. То ли поэтому, то ли была еще какая-то причина, но пламя ее было действительно темным, словно впитывающим свет, а не дающим его. Невзор протянул руки к полной Луне и, взывая к ночному светилу над головой и к толпе у своих ног, произнес:

— Мара, Владычица наша, пришла в наш мир! Настало наше время. Кощное время! Путь Шуйный привел нас к последней битве! Отсечем голову своим сомнениям, принесем Богам Велесу и Маре в жертву свои страхи, мороки и маету сердец наших! Положим наши отрубленные головы на черный алтарь Мары, на черный камень, на белый плат!

Толпа гудела, и земля дрожала под ногами, а с рваных краев карьера струйками стекал песок. Невзор продолжал свою проповедь, за единственное слово из которой во времена инквизиции его подвергли бы самым ужасным пыткам, какие только можно себе вообразить. Колдун встал на колени и обратил свое лицо к затянутому черными тучами ночному небу. Тотчас поднялся сильнейший ветер, едва ощущаемый в карьере, дно которого было на много метров ниже уровня земли. Небо расчистилось, и все увидели огромную Луну, на желтом диске которой явственно проступил образ женского лица с закрытыми глазами. Казалось, веки ее трепетали, Черная Богиня готова была вот-вот проснуться. Все язычники в едином порыве опустились на колени, протянув руки к ночному светилу. Воцарилась тишина, в которой голос Невзора звучал мощным набатом, обжигая сердца холодной гордыней: