Eldar Morgot - Тень на Солнце

— О-хо-хо… Аристофан, едрит твою бабушку в дупло! Где пиво?!

Прибежал Аристофан с новым кувшином пенистого напитка. Бухнул на стол, подобострастно склонился.

— Что это за пятна у тебя на ливрее? — грозно спросил Мурман. — Отвечай, бездельник!

— Ваше тевадство… — забормотал Аристофан, отступая к рядам испуганных лакеев.

— Снова пили, — покачал головой Мурман. — О, порок, о, разложение…Зезва, не, ну ты видишь, а? Что творится, клянусь бабушкиными панталонами, уф!

— Ва-а-а-ше тева-а-адство… — еще ниже склонился Аристофан.

— Подождали бы пока светлейший, едрит его дедушку, тевад закончит трапезу с гостем, а потом уж… Потом хоть все тут сожрите! Ох, Зезва, Зезва, посмотри, кем я окружен! Нет, не тот сейчас персонал, не тот… Вот раньше…

Зезва снова сдержал улыбку. Мурман еще некоторое время грозно посматривал на слуг, затем вздохнул и повернулся к Ныряльщику.

— Ваадж занимает нехилую должность при дворе Повелительницы Ламиры, да продлит Светлоокая Дейла её года! Он что-то вроде штатного чародея… Чего кривишься, завидно?

— Нет, светлейший, не завидно.

— Вот… Слухи про али зловредных дошли до двора, ну Ваадж и засветился. Хотя…

— Светлейший?

Мурман нахмурился и снова забарабанил по столу пальцами левой руки. Правая сжимала кружку с пивом.

— Ты в курсе ситуации в Душевном тевадстве?

— Душевники снова мутят? — спросил Зезва.

— Да… Это поважнее, чем Ваадж, скажу я тебе.

"Он не хочет говорить про Вааджа и его роль при дворе Ламиры", — подумал Зезва.

— Аристофан! — крикнул Мурман зычно, хотя худощавый лакей стоял не далее, чем в двух метрах от стола.

— Ваше тевадство?

— Карты тащи!

— Игральные, светлейший?

— Топографические, баран!

Аристофан убежал и вскоре вернулся, таща целый ворох свитков. Что-то ворча под нос, Мурман вырвал у него карты и разложил их на столе.

— Так, не эта, — приговаривал он, — и не эта… ага! Гляди, Зезва.

Зезва встал со своего места и подошел к Мурману, рассматривавшего затейливо оформленную карту Солнечного Королевства Мзум и сопредельных государств.

— Вот Мзум, — ткнул волосатым пальцем Мурман. — К северу от столицы: наше Верхнее тевадство и Горда, в котором мы с тобой пьем пиво. Еще дальше на север: посты Элигершдада и стоят их войска. Тут, тут и вот тут. Охраняют столицу овсянников Вереск. Вереск со всех сторон окружен селами с преимущественно солнечным населением. С последней войны прошло несколько лет, и большая часть Верхнего тевадства контролируется овсянниками и элигерцами. Они утверждают, что вовсе это не Верхнее тевадство, а независимое государство Овсана. Придурки! Спустились, понимаешь, с гор несколько веков назад, поселились на наших землях и уже объявили их своими! Что ты хмуришься?

— Война с овсянниками была ошибкой, Светлейший, — тихо сказал Зезва. — Чего мы добились? Лишь позволили Элигершдаду укрепить свои позиции. Теперь Директория раздает овсянникам грамоты граждан Элигера. Нельзя было тогда начинать войну…

— Ладно, ладно, — поморщился Мурман. — Тоже мне, умник! А что было нам делать? Банды овсянников стали жечь наши села, вырезать солнечников как овец!

— Наши тоже отличились, светлейший.

— Не спорю… — Мурман засопел. — Позорные факты имели место. Знаешь, Зезва, на войне ведь как: все воюют в полной уверенности, что проливают свою и чужую кровь за правое дело. Страшна та война, в которой обе стороны искренне считают себя правыми.

— А как же война справедливая, освободительная? — спросил Зезва. — Овсянники кричат, что солнечники хотят уничтожить их, что в первую войну мы вырезали их целыми деревнями, что…

— Врут, сволочи! — рявкнул Мурман. — Врут и не краснеют. Почему они не говорят, что вне района Вереска, который они называют Овсана, этнических овсянников живет в два раза больше, чем в самой Овсане? А? Почему их никто не трогает? Почему в частных разговорах они признают: на кладбище Вереска нет ни одной могилы овсянника, которой было бы больше ста лет! А почему? Потому что солнечники в Вереске жили испокон веков, это наша земля, Зезва, наша, понимаешь! Лгуны они и бараны, мозги которых одурманены элигерской пропагандой… Ладно, ну их в баню, этих овсянников. Пока тут хрупкий, но мир. Смотрим на запад. Итак, душевники. Еще один народ, считающий, что мы, солнечники, их завоевали. Как ты знаешь, Душевное тевадство является автономией с расширенными правами, и во многих сферах власть нашей королевы там лишь номинальная. У душевников своя милиция и военизированные отряды. На всех ключевых должностях — душевники. А солнечник, как правило — его помощник. Их язык признан специальным указом Ламиры, как язык, использующийся в судах и всех государственных учреждениях…

— Светлейший, — Зезва наморщил лоб, — сколько процентов от населения тевадства составляют душевники?

— Двадцать процентов, сынок.

— А наши? Сорок, если мне память не изменяет?

— Сорок пять. Остальные — кивы, рмены, станы, элигерцы…

— И эти двадцать процентов населения тевадства требуют независимости от Мзума?

— Именно! Каково, а?

— Гм, — Зезва задумчиво изучал карту. — Нелюди?

— Имеются, — закивал Мурман. — Вот тут и тут несколько селений джуджей, а в лесах пара кланов ткаесхелхов.

— Немного… Чью сторону они держат, светлейший? Нашу или душевников?

— Уф, дуб их разберет, клянусь бородой дедушки! Джуджам, по-моему, вообще наплевать и на нас и на солнечников и на Элигершдад. Ткаесхелхи-другие фрукты, они всех нас недолюбливают. На каждом углу рассказывают свои легенды, едрит ихню душу.

— Легенда, — покачал головой Ныряльщик, — что придет время: явится Царь-Ткаесхелх, чтобы снова возвысить их расу?

— Ну да, сказки для малышни, клянусь листьями дуба! Ты вот что, — Мурман сделал глоток пива, — там не только люди да нелюди… Чудов тоже хватает, между прочим.

— Да? — усмехнулся Зезва. — Надо послать туда Вааджа, как спеца по страховидлам.

— Помолчи, парень. Дэвов полно там, особенно горных. В лесах тьма тьмущая очокочей и крюковиков. Вешапа видели, хотя, может, и врут. Болотники тож. Говорят, даже мхецы есть.

Зезва вздрогнул.

— Я встречался с одним недавно.

— Знаю, сынок, знаю…

Зезва привстал в стременах и, прикрывая глаза ладонью от яркого солнца, всмотрелся вдаль. Хотя стояла полуденная жара, птицы пели, не переставая, деловито носились взад и вперед упитанные шмели и шершни. На небе не было ни облачка, и лишь слабый, но приятный ветерок немного сводил на нет изнуряющий летний зной.

— Показалось, — пробормотал он и потянулся к бутыли с убиковским вином. — Ах, вкусная, зараза!

Донесся крик. Зезва прищурился, рука сжала рукоять меча, подаренного ему Вааджем.